Оглавление

 

От редакции

На обрывке

Детство. Деревня Кулга

Деревня Шувалово

Иоахимсталь

Школа

Городское училище 5

Приезд царя

Революция 1905 г

Школа Штиглица

В магазине Чугунова

Псков. Землемерные курсы

Тверь

Работа в Ржевском уезде

Университет

Мои тверские друзья

Отец

Мать

Военная служба

Ораниенбаум

Первый день февральской революции

Приезд Ленина 3 апр. 1917 г

События 3-5-го июля

Осташковский уезд

Увлечение театром

Электротехнический институт

Самостоятельная работа на заводах

"Красный Треугольник"

Опытный завод - Литер А

Институт Энергетики и Электрификации. НИИЭЭ 1930-32 гг

Оргхим – 1932-33 гг

Оргэнерго 1934-35 гг

Ленинградский Химико-Технологический Институт повышения квалификации инженеров

О моих путешествиях

1921 год

1925 год

1926 год. Крым

1927 год. Луга

1928 год

Шови

Сухум

1929 г. Зима

1931 год

Запорожье

Херсон

Одесса

1938 год

Алтай

Ойроты

1939 год

1940 год

1941-43 годы

Где я учился

Гражданские учебные заведения

Военные учебные заведения

Моя болезнь

Напоследок

Некоторые фотографии

Главные даты жизни, послужной список, проекты, изобретения и научные труды

Ссылки

Применённые термины и сокращения

От редакции.

          Эти воспоминания написаны целиком по памяти, человеком, лежащим в больнице далеко от дома и лишённым возможности пользоваться какими-либо документами. Поэтому в тексте возможны неточности в датах и даже в наименовании собственных статей. Кроме того, рукопись пролежала более 70 лет, некоторые термины устарели, изменилось написание слов, а некоторые места рукописи выцвели и стали трудно читаемыми. Несколько мест, не поняв смысла, мы оставили так, как они прочитались.

         В целом редакция позволила себе вставить кое-где в текст связующие слова, поменять местами некоторые фразы, не меняя общего смысла, и исправить устаревшую орфографию.

         Поскольку автор касался интересных мест и событий, редакцией были добавлены иллюстрации и справочные данные к описываемым событиям и людям. Справки и примечания выделены в тексте красным шрифтом. (Ш.И.Я. – Шелагина/Селль-Бекман Ирина Яновна, Ш.А.Б. – Шелагин Алексей Борисович). Набор снабжён гиперссылками на копии страниц рукописи, на Интернет документы и географические координаты.

         В конце издания и, частично в тексте, приведены фотографии родных и близких автора

На обрывке.

-275-

…Вот пишу уже 2 месяца. Благодаря нелепому случаю моё, казалось бы, богатырское здоровье за последние 3½ года было совершенно подорвано, а теперь появился этот туберкулёз позвоночника. Чем это кончится? Врачи уверяют, что нужно полежать несколько месяцев и всё пройдёт, но если дело даже безнадёжно, врач всё равно должен был бы сказать то же…

Времени у меня достаточно. Читать надоело. Поэтому решил попытаться выполнить своё давнишнее намерение, кратко описать свою жизнь. Может быть сейчас моим детям эти записки не интересны, но позднее, достигнув зрелого

-276-
возраста – они, возможно, их лучше оценят.

Эти записки не могут представлять художественной ценности. Для этого нужно затратить слишком много труда и времени.

В условиях, когда над ухом ревёт репродуктор, когда в палате режутся в карты или в шашки пять сопалатников или беспрерывно трещат кто во что горазд, когда непрерывно ноет спина, а голова болит так, что кажется готова лопнуть, можно писать только так, как это приходит в голову, не заботясь о красоте слога.

Но записки эти могут послужить канвой и материалом для художественной обработки.

Детство. Деревня Кулга.

-4-

(Деревня Кулга Kulgu Йоалаской волости, сейчас это территория промзоны, прилегающей к Нарвскому водохранилищу. Место деревни на современной карте отмечено кружком. Ш.А.Б.)

Я родился 8 декабря (21 дек н.с.) 1892 г. в городе Нарве. Родители мои - чистокровные эстонцы. Отец работал на Кренгольмской мануфактуре. Это было передовое предприятие того времени. Уже тогда дома и улицы освещались электричеством, улицы и дворы были покрыты асфальтом. Все дороги были обсажены на целые вёрсты четырьмя рядами лип, рябин, дубов.

Как мне потом удалось узнать, владелец фабрики – немец - барон Кноп устроил своё предприятие по английскому образцу. Вся администрация состояла из англичан. Рабочие жили частью в больших казармах в 2 и 4 этажа, а частично в маленьких домиках на 2 квартиры каждая, построенные в отдельных деревнях, по системе Оуэна. (Барон Л.Г. Кноп принял на себя тяжёлый труд директора-распорядителя, который и исполнял с 1857 г. по день кончины, последовавшей 16 августа 1894 года. Благодаря заботливости и талантливой его инициативе мануфактура построилась, развивалась, вырабатывала рутину, совершенствовалась и стала одним из перворазрядных очагов мировой хлопчатобумажной промышленности. Рабочие мануфактуры обязаны барону устройством школы, больниц, яслей, фабричной аптеки, обеспечением постоянной даровой врачебной помощи и т. п. Этому выдающемуся в истории русской промышленности деятелю, поставлен 16 мая 1899 г. памятник в Кренгольме, работы Чижова. Единственный в России памятник предпринимателю. Ныне его нет. Ш.А.Б.).

-5-
         Деревни эти располагались на громадной заводской территории, покрытой лесами и полями. Вот в одной их таких деревень - «Кулга», примерно на расстоянии трёх километров от центра города Нарвы, я и появился на свет. Жил я там до 3-4 летнего возраста, но помню я себя очень рано, по крайней мере, с 2-х лет или ещё раньше.
         Мы жили в маленьком хорошеньком домике серо-зелёного цвета. Квартира наша состояла из сеней, кухни и комнаты-спальни. В кухне находилась плита, обеденный стол, буфет. В другой комнате - большая деревянная кровать, громадный платяной шкаф, комод, стол. Венские стулья с плетёными камышовыми сиденьями. Всё это было чисто и всегда покрыто белыми скатертями. На комоде с вязаной скатертью – зеркало, несколько

-6-
фотографий в рамочках, кое-какие туалетные принадлежности, безделушки. На стенах несколько картин, на полу домотканые половики. Вся мебель основательная, не рыночная, сделанная на заказ прочно и хорошо (Отец мой терпеть не мог ничего сделанного на скорую руку).
         Никогда я не видел, чтобы у нас что-либо расшаталось или сломалось. Помню и свою колыбель, выкрашенную в светло-серый цвет, и даже неприятное чувство, когда няня меня укачивала, иногда до обалдения.
         В сенях располагалась уборная, кладовая и лестница на чердак, где хранились всякие ненужные вещи.

-7-
Я родился шестым сыном своих родителей, но все старшие братья умерли, не дожив до одного года. Мне говорили после, что я был в первый год жизни страшный крикун. Непрерывно плакал и поворачивался ничком.
         Мать мной, кажется, не очень занималась, и я находился на попечении няни Марии – девочки-сироты, племянницы матери, жившей у нас. Она была лет на 10-12 старше меня. Но когда я немного подрос, то самостоятельно бегал около дома.
         Дом наш был, кажется, четвёртым от края посёлка в ряду таких же домиков. Кругом было тихо.

-8-
Больших детей, или шалунов мальчишек на улице не было видно совсем.
Перед домом на восток от дома была большая площадь, на другой стороне которой стояла длинная двухэтажная деревянная казарма. С другой, западной стороны дома, проходила дорога и за дорогой - бесконечное поле с овсом и голубыми васильками, а далеко за полем синели леса.
В полуверсте к северо-востоку виднелись громадные корпуса Кренгольмской мануфактуры.
На прилагаемом чертеже я набросал план местности так, как она мне запомнилась с тех пор. После того я только один раз лет 10-ти проходил через это место во время школьной прогулки и не удостоил

-9-
тогда, как помню, никаким вниманием место своего рождения, к которому теперь подошёл бы со священным трепетом. Юность живёт текущей минутой. Родные места и родина становятся нам по-настоящему дорогими, лишь когда мы их потеряли, или когда их отделяют от нас большие расстояния, и особенно - долгие годы.

-10-
(Ш.А.Б. Эскиз, примерно 1830 г. Историческое описание кренгольмской мануфактуры к 50-летию 30 апреля 1907 г.

 -11-

         Рос я очень живым и подвижным ребёнком. Страшно любил лазать. Один раз перешёл через площадь к казарме. Она представляла собой длинное коричневое здание с открытыми галереями на первом и на втором этажах.

К зданию была пристроена массивная пожарная лестница с толстыми как брёвна продольными брусьями и широкими толстыми ступеньками.

Я залез на лестницу. Маленьким ручкам не за что было зацепиться.

Всё такое большое, толстое широкое. Свалился, рассёк себе бровь так, что веко свисло и закрыло глаз. Пришлось срочно везти меня в больницу и зашивать рану. Таких шрамов на моей голове и сейчас можно насчитать несколько.

-12-
Помню, один раз я забрался в уборную, снял новую, только что сшитую мамой бархатную курточку и шапочку и бросил их в очко.
У нас, эстонцев, существует зимой Мартынов день (Mazdi paev) когда ходят ряженые, поют, играют и пляшут. Помню, как однажды к нам пришли такие ряженые в вывороченных шубах, каких-то фантастических шляпах и масках, танцевали, играли на гитарах, пели.
         В казарме мы несколько раз посещали семью Казик. Почтенный «папа Казик», с широкой седой бородой и подбритым усами, был очень добродушным, любил шутить. Вечно курил трубку и по всей вероятности пользовался табаком вроде махорки. Поэтому в их

         К нам часто приходила старушка Леппик (Leppikualun) Моргунгенде. Она всегда была ко мне очень ласкова. Мама относилась к ней тоже очень любовно и говорила, что она нашла и подарила меня маме. Я как-то поинтересовался, где она меня нашла, и какой я тогда был и узнал, что бабушка Леппик нашла меня в канаве в виде лягушки, и принесла маме,

         Однажды я чуть не утонул. Мама пошла на остров, расположенный между каналом гидростанции и рекой Наровой. Там была расположена летняя больница. Это было недалеко от нашего дома.
         Помню, как мы перешли по мосту через канал. Впереди виднелось большое красивое деревянное здание больницы с верандами. Усыпанные жёлтым песком дорожки обсажены цветущими кустами, куртины и клумбы покрыты цветами.

-15-
Запомнился тёмно-красный лист, анютины глазки, тюльпаны, пионы. Потом мама сидела со своей знакомой в белом халате перед широкой лестницей, ведущей на веранду 1-го этажа и к двери больницы. Я стал бегать по саду, а потом подошёл к берегу реки.

Берег представлял собой сплавину из корней деревьев и кустов, расположенную на аршин выше воды, подмытую снизу и обрывающуюся в воду. На воде плавали клочки пены, кусочки дерева. Вода блестела и переливалась на солнце. Это было так интересно, что нужно было разглядеть поближе. Одним словом я очутился в воде. Я стал глотать воду, но помню, что очень боялся, как бы куски пены

-16-
и коричневые куски сосновой коры не попали в рот. Я не кричал, может быть не мог. Больше ничего не помню. Удивительно как меня вода не унесла. Место это расположено метров на 400 выше водопада. Вода тут несётся с громадной скоростью. Но в этом месте в берегу образовался как бы небольшой залив, где вода почти не двигалась.
         Мать спохватилась что меня не видно, стала звать, побежала искать, нашла, вытащила и насилу, с персоналом больницы, меня откачали.

-17-

В это же время я ездил с матерью в Петербург и видел из окна II этажа на Невском проспекте похороны царя Александра III. Помню траурную колесницу, запряжённую несколькими парами вороных лошадей, покрытых сеткой, и с султанами. Помню также, как мы прошли по Невскому от Николаевского вокзала до Клодтовских коней и увидели на другой стороне Фонтанки красный Аничков дворец. Кони и дворец ярко запомнились.
                Зрительная память у меня всегда была замечательная, но я и сейчас удивляюсь, как ярко до сих пор помню до мельчайших подробностей внешний вид здания, цвет, обшивку, камни на улице, деревья. Помню, какие аллеи были обсажены дубами, какие липами, какие рябиной. Хотя тогда я не знал пород деревьев,

-18-
но вижу их и сейчас. До тонкости помню все запахи, например в квартире дедушки Казик.
Запах нищей старухи, нюхавшей табак, запахи цветов и другие мог бы отличить среди тысяч других и сейчас.

         В деревне Кулга родилась моя старшая сестра Арманда, которая была на 3 года моложе меня. Но как её, так и отца и мать я почти совершенно не помню, и не представляю, какими они были тогда. Об отце помню только, что он иногда играл на гармони.

Деревня Шувалово.

-19-

Лет четырёх я с родителями переселился в деревню Шувалово. (Новая деревня (Уускюла)). Это другой посёлок Кренгольмской мануфактуры, расположенный на километр севернее фабрики и примерно в полукилометре от железнодорожной станции Нарва.
         Там в большом двухэтажном кирпичном доме на 8 квартир мы жили на 2 этаже, но квартира имела свой отдельный ход с улицы, и отдельную лестницу, также, по всей вероятности, на английский манер. Квартира была примерно такой же, как в деревне Кулга – в 2 комнаты. Дома здесь были расположены в 2 ряда по обе стороны покрытой асфальтом улицы. Каждый дом имел свой сад, и был окружён большими старыми вязами, клёнами и дубами.

-20-
         Дома здесь были одно- и 2-этажные. В конце улицы около большой дороги с левой стороны стояло большое здание заводского училища, а с правой стороны - заводского пересыльного арестного дома. Рядом с нашим домом располагалась старая заводская школа.

         С севера деревня примыкала к заводскому хлебному полю с цветами. С южной стороны на некотором расстоянии от деревни находился заводской рынок, представляющий собой квадратную площадь, окружённую с трёх сторон рабочими казармами, а с третьей – садом.

         В центре рынка было здание для сторожей с уборными и чугунная колонна с электрическими часами, помнится фирмы Сименс Гальен. А

-21-
на одном краю площади - заводская мясная лавка. На базаре продукты продавались с возов приезжими крестьянами. Летом я прогуливался по краю поля, любовался паучками, мухами, букашками, пчёлами и шмелями, ползавшими и летавшими по травам и цветам. Помню как однажды я взял в руки большого шмеля, влезшего головой в какой-то цветок, и как страшно больно он меня ужалил и улетел, оставив жало в пальце. Я закричал и побежал к дому. Пришла мать, вытащила жало и кое-как успокоила меня. Помню также, как мальчики побольше доставали с деревьев громадных зелёных и красных гусениц длиной примерно в 10 см, с кривым рогом по спине

-22-
в конце туловища. В других местах я их потом уже не видел, там же они водились в изобилии.

         Помню, как-то зимой я лизнул языком ручку входной двери соседней квартиры. Язык мгновенно примёрз, я рванулся и оставил кожу на ручке.

         В Шувалове родилась моя младшая сестра Леонтина, которая была на 5 лет моложе меня. Там же с нею случилось несчастье. Шести месяцев, она подползла к кипящему кофейнику, и опрокинула его на себя, ошпарив одну ногу. Кофейник у нас был медный, большой на высоких ножках и разогревался как русский самовар - внутренней трубой с горящими углями. По счастью в другой

-23-
комнате был отец – он схватил её и сразу окунул в холодную воду. Ожог ноги был весьма серьёзный, и след остался на всю жизнь.

 В это же время я пережил свою первую любовь. Недалеко от нас жила маленькая девочка 3-4 лет, дочь какого-то фабричного писаря.

 Как произошло наше знакомство, не помню. Как правило, я всегда играл один, товарищей у меня не было. Помню зимой она была одета в красивое красное пальто и

-24-
модный тогда у детей капор с большим рогом, загнутым вперёд, как в сказках у гномов. Розовая и, по-моему, очень хорошая и красивая девочка. Помню что я испытывал к ней такое же чувство любви, какое испытывают и взрослые. Какое-то щемящее сердце чувство. Жажду сближения, желание поглотить её, поместить внутри себя, съесть. Бывал я у них. Там было хорошо, пахло духами и сигарами. Мне всё это нравилось очень.

         В 200 метрах от нашего посёлка, в отвесных каменных берегах высотой метров в 20-30, протекала бурная река Нарова. Внизу виднелись руины брошенной старой суконной фабрики, когда-то принадлежавшей графу Шувалову, отчего это место и получило название Шувалово. Слева виднелся железнодорожный мост.

-25-
На другой стороне реки возвышался отвесный каменный берег, в высоких местах подмытый бурно несущимися после водопада струями воды. Так что пласты камня нависали над водой козырьками и балконами. Сюда я как-то приходил с няней.

Иоахимсталь.

-26-

Евангелическая Александровская церковь в Иоахимстале Эстляндской губернии.
Архитектор фон Гиппиус О.Г. Строил Алиш П.В.

Храм Воскресения Христова в Иоахимстале Эстляндской губернии.
Архитектор Алиш П.В.

Иллюстрации из альбома "Кренгольмская мануфактура. Историческое описание, составленное по случаю 50-летия её существования" СПб. 1907 г. Ш.А.Б.

         В это время отец мой решил построить свой дом. Как он мне потом говорил, у него было около тысячи рублей своих денег. Он купил участок земли размерами 14 на15 сажен (около 9 соток) в местности Иоахимсталь около железнодорожной станции Нарва, и стал строить дом. Раза два я был с отцом, и видел, как несколько плотников рубили дом, а столяр строгал и готовил двери и окна. Участок был болотистый, залитый водой. Для прохода были устроены мостки из досок, а позднее была проведена канализация, участок осушён, а затем навезена земля для поднятия уровня. Денег у отца не хватило, пришлось занять в долг 1500 руб. под 7% годовых.

-27-
         Мне было наверно около 5½-6 лет, когда мы переехали в свой дом. Он не был ещё достроен. Он представлял собой простой куб в два этажа с коридором в конце и двумя двухкомнатными квартирами в каждом этаже. Мы поселились в квартире на I-м этаже, все 3 окна которой выходили на улицу. Остальные 3 квартиры были скоро также заселены, главным образом железнодорожными рабочими.

         Вначале у нас было довольно уныло. Болотистый двор с бревенчатым дровяным сараем, уборной и помойной ямой. Кругом высокие заборы соседей. Но скоро участок был осушён. Я ходил с отцом в садоводство, где он купил саженцы яблонь,

-28-
 малины, смородины, крыжовника и насадил сад.

         Вокруг дома были посажены сирень, жасмин и цветущие кусты, а также деревья - ясень, рябина. Была построена беседка и уже скоро у нас получился красивый цветущий сад. Через несколько лет отец пристроил к дому ещё часть в 4 квартиры.

         В нашем доме жили главным образом железнодорожные носильщики, кондукторы, слесари, рабочие с Кренгольмской фабрики. Детей было сравнительно мало, всё больше взрослые – малосемейные. Муж, жена бездетные или с 1-2 ребятами. Народ был всё тихий, спокойный, чистоплотный. Я не помню никаких

-29-
скандалов, пьянства или шума. Возможно, потому что мать, ведавшая подбором жильцов, делала это со строгим разбором.
Квартиры сдались по пяти рублей в месяц.
В это время уже немного подросли мои 2 сестры, и я иногда играл с ними, а также с ребятами из дома.

         Зимой папа часто сажал нас в сани, сделанные им наподобие маленьких крестьянских розвальней, выкрашенные, и с достаточно высокими бортами. Нас укутывали в одеяла, удобно располагали, а папа впрягался и совершал с нами довольно длинные путешествия по городу и окрестностям. Причём называл это «путешествием вокруг света». Как-то я спросил: почему «вокруг света» и он рассказал нам

-30-
кратко про знаменитое путешествие мистера Филеаса Фогга «80 дней вокруг света», описанное Жюль Верном и смеясь, сказал, что мы совершаем такие же путешествия.

         Папа часто показывал нам здания, деревья и всё достойное внимания, рассказывал нам что-нибудь или отвечал на наши вопросы. Но фантастического и сказок он никогда не рассказывал. Иногда мы заходили во фруктовые магазины, где папа покупал нам винные ягоды, яблоки, конфеты. Зимой мы строили из снега целые дома на дворе, в которых помещалось несколько ребят. Эти дома стояли целую зиму и к весне превращались в лёд, так что их при всём желании невозможно было сломать. В них мы иногда сидели и играли часами. Мы строили себе также горки, с которых скатывались на санках. Лет шести или пяти я уже катался на коньках.

-31-
         Летом в свободные дни папа иногда ходил куда-нибудь по делу и почти всегда брал меня с собой. Мы ходили с ним покупать строительные материалы в известный тогда магазин купца Чугунова, или кожу в магазин Полякова. Обыкновенно купцы подносили мне в виде премии порядочный кулёк с конфетами. Много раз мы с папой ходили в садоводство, расположенное по другую сторону города, по пути в Сиверсгаузен и покупали там рассаду цветов, саженцы деревьев и кустов для нашего сада. Причём садовник подробно объяснял, какие это породы, какие у них плоды, как их нужно сажать и ухаживать за ними.

-32-
         Чаще всего папа любил ходить на кладбище. Оно находилось по ту сторону города, километрах в трёх ниже по реке, в местности Сиверсгаузен. Мы шли с ним, держась за руки, или по дороге, или по так называемому Сутгофскому саду, тянущемуся низом реки километра на полтора. Сад зарос вековыми деревьями. Людей почти совсем не было. Но в середине виден был старый деревянный помещичий дом, в котором когда-то жили владельцы этого сада. В саду дорожки заросли травой, и всё производило впечатление запустения. Видно это было старое, умирающее дворянское гнездо. По берегу реки тянулась полоса песка. Мы всегда шли по нему, любуясь на широкую реку, противоположный, покрытый сосновыми

-33-
лесами берег и на высокие волны, поднимаемые быстро бегущими по реке пассажирскими винтовыми пароходами. Волны по берегу бежали быстро, не отставая от парохода.

         Белые пароходы «Усть Нарова», «Гунгербург», «Моряк» циркулировали непрерывно между Нарвой и модным курортом Гунгербург, отправляясь через каждые полчаса. И за 10 копеек доставляли Петербургских дачников и Нарвских жителей менее чем за 1 час, в благоустроенный красивый Гунгербург, расположенный в устье Наровы, в 12 километрах от Нарвы.

(Рацевич С.В. На узкой Рыцарской улице в Нарве, спускающейся от ратуши к пароходной пристани, между каменными зданиями с черепичными крышами, веет приятной прохладой. Чувствуется близость реки. За городским музеем и домом Петра I начинается крутой спуск между густыми деревьями к реке. Слева громадный бастион Виктория на высоких плечах которого раскинулся Тёмный сад. Он наполнен немолчным хором птиц. Вековые дубы охраняют его покой и безмолвие.
У пристани в ожидании пассажиров дымит белоснежный пароход «Павел» владельца А. Кочнева. За пристанью, позади деревянных причалов, склады Кренгольмской мануфактуры. В них хранится индийский хлопок, поставляемый через Гунгербург в Нарву морским путём.
Отплывая от пристани, «Павел» делает разворот, набирает скорость и, делая 15 километров в час, плывёт вниз по течению, мимо утопающих в зелени небольших домиков Нарвского форштадта. На правом берегу виднеется кирпичный завод, на холме маленькая часовенка, за ней деревня Поповка. Минуем маленький остров, за кронами деревьев которого виднеется Сутгофский парк. Пароход выходит на широкий речной простор. Через 3 километра первая остановка - Сиверсгаузен, названная так по фамилии местного барона, владельца спичечной фабрики, из-за прилегающих к реке его земель. Остановка сделана специально для приезжающих на кладбище. Здесь их несколько: два эстонских (новое и старое), немецкое, еврейское, магометанское.
Почти у самого берега огромный холм с чёрным крестом. Простой и величественный памятник, возвышающийся почти на десять метров, воздвигнут в честь русских войск, мужественно сражавшихся при взятии Нарвы в 1700 году. Холм опоясывает тяжёлая якорная цепь, висящая на 12 пушечных стволах, опрокинутых дулами вниз. На чугунной доске надпись: «Героям - предкам, павшим в бою 19.11.1700 Л. Гв. Преображенский Л. Гв. Семёновский полки 1-я батарея Л. Гв. 2-ой артиллерийской бригады 19 ноября 1900 г.».
В стороне от берега, за старым эстонским кладбищем, братская могила многих сотен северо-западников, погибших в районе Нарвы в 1920 - 1921 г.г. от сыпного тифа.
Проплываем большой остров, памятный событиями при штурме Петром I города Нарвы. Здесь находилась ставка Петра. Нарвитяне в честь 200-летия со дня рождения Петра воздвигли здесь монумент. Его судьба печальна.
Останавливаемся возле небольшой левобережной деревни Риги. Высадив несколько пассажиров, пересекаем реку, держа направление к противоположному, высокому песчаному берегу. Стройные сосны растут по самому обрыву. Впечатление такое, что они вот-вот обрушатся вниз. Пристань Смолка. Несколько домов на берегу. Дачная местность укрылась в лесу, её не разглядеть, к ней ведёт лесная дорога. Дачники любят Смолку за полный покой. В осеннюю пору сюда часто наезжают нарвитяне за лесными дарами. Грибники корзинами увозят боровики, подосиновики и грибы для засолки.
На палубе становится свежо. Даёт о себе знать близость моря. Река пенится барашками, гонимыми северо-западным ветром против течения. Воздух напоён приятной прохладой, запахами моря и смолистым дыханием соснового леса...
Вырисовываются очертания Гунгербурга. С палубы видны трубы лесопильного завода и спичечной фабрики, пятиглавый храм Св. Владимира, а ещё дальше, ближе к морю белоснежный маяк, построенный в 1808 году и переделанный в 1886 году. Состоящий из двух частей маяк возвышается на 70 футов. Его нижняя, более широкая часть, имеет высоту в 50 футов. На обеих частях имеются площадки, обнесённые железными решётками.
Первая остановка у пристани Гунгербург второй. Сходят дачники, живущие на песках. Многим противопоказано жить у самого моря, где часто бывает ветрено и сыро. По предписанию врачей им рекомендуется отдыхать в лесном массиве, в совершенно сухом воздухе, где царит полное безветрие, а в дождливую погоду всегда сухо - песок моментально впитывает в себя влагу… http://albion-3.sitecity.ru/stext_1206003437.phtml Ш.А.Б.)

Достигнув Сиверсгаузена, где находились немецкое, русское и эстонское кладбища, мы шли на свои могилы.

 

-34-
Высокая ограда, ворота. Справа здание служителей со сторожкой, складом инструментов и местом, куда можно было занести покойника.

         Всё кладбище разделено прямыми как стрела дорожками, по обеим сторонам которых участочки разных семей, все ограждены, обсажены цветущими кустами, боярышником, шиповником, везде цветы. Тихо. На высоких деревьях поют птицы, заливаются соловьи. Сразу за сторожкой направо - наша дорожка. Проходим участков с десяток. Зелёная ограда, зелёная деревянная калитка. Входим на свой участок, обсаженный боярышником, папа опускается на колени, складывает руки. Я делаю то же и читаю про себя «отче наш». Здесь покоятся пять моих братьев: Август, Иоанн, Рихард, – имена других забыл. Встаём и садимся на зелёную деревянную

-35-

скамью со спинкой. Земля посыпана жёлтым песком. На могиле растут цветы. В ограде цветёт шиповник. Большой чёрный чугунный крест с позолоченными выступами и с отлитой на нём надписью золотыми буквами «Sell’I perekonna matmise paik» (место захоронения семейства Селль).

Отец приносит из сторожки грабли, лопату, приводит всё в порядок, полет траву, которая начинает пробиваться сквозь песок. Тихо поют соловьи. Их тут очень много и их трели раздаются непрерывно.

-36-
         Сидим там с часок и помаленьку направляемся к дому. Как-то зашли через дорогу на немецкое кладбище. Там много красивых мраморных памятников, статуй. Роскошные цветы на клумбах и на могилах. Несколько каменных склепов с железными дверями и решётками на стрельчатых окнах.

Немцы - это «господа» и богачи. Их кладбище поэтому и богаче. У эстонцев только кресты, в лучшем случае из искусственного мрамора. Недаром на эстонском языке «баре» и «немцы» одно и то же слово «saks».
         На обратном пути отец рассказывает мне что-либо о себе, о прочитанной книге, что-либо из науки, иногда делает мне свистульки из ивовой палочки. Старается подробно отвечать на все мои вопросы и расширять мой кругозор.

-37-
Я слушал его с большим интересом, и многое усвоил от него в этом раннем возрасте. Он привил мне ещё тогда жажду знаний, любви к науке, глубокое убеждение в пользе и необходимости науки и учения. Он говорил о честности, суевериях, вреде курения, вина и карт, о любви и жалости к людям. Иногда затрагивал и философские вопросы (например, религию), причём, хотя сам и выполнял формально все требования религии, относясь серьёзно и почтительно к церкви и её служителям, никому не навязывал своих убеждений. Мне он как-то сказал, лукаво улыбаясь, что религия выдумана для того, чтобы лучше управлять людьми. Он был бесконечно добр и жалостлив ко всем, был противником всякого насилия.
Все беседы его глубоко врезались в мою душу и оставили неизгладимый след.
         Вторым местом наших прогулок и задушевных бесед было еженедельное хождение с отцом в Кренгольмскую баню.

-38-
         Почти каждый вечер у нас в саду или на крыльце собирались хозяйки и молодёжь.
Дети резвились и бегали, старшие ребята играли на гитарах и мандолинах, иногда пели. Все получали ежедневно газеты. В газетах всегда печатался какой-либо захватывающий роман и помню, старушки, большею частью матери жильцов, каждый день с нетерпением ожидали газет. На большом крытом крыльце, выходящем во двор, они усаживались на лавки, и надев очки какая-нибудь вслух читала главу или отрывок, который всегда прерывался на самом интересном месте. После этого начинались длинные прения, и догадки о том, как развернутся дальнейшие события. Помню, читали роман о Гарибальди, затем какой-то «Михал Тимар», кажется из венгерской истории. Говорилось там о Дунае.

-39-
Упоминалось о «железных воротах» на нём.

         Мать моя вела домашнее хозяйство. Ходила на рынок, готовила пищу, стирала, шила. Жизнь шла довольно размеренно. Утром кофе с молоком и хлеб с маслом, или иногда булочки. Обед из 2-х блюд, иногда из 3-х с компотом, киселём или каким-либо другим сладким. Вечером ужин, чаще жареное мясо или рыба. Чай с вареньем и с булками. Сахару, масла и молока мы получали сколько хотели. Крупчатку для булочек и пирогов всегда покупали пудовыми мешками, сахар головами. Молоко ежедневно, в течение многих лет, доставляла молочница по 2-3 штофа, т.е. около 5 литров. Если предполагалось варить молочный суп, то брали больше. Свинину и мясо зимой мама брала на рынке сразу примерно по полпуда.

-40-
Цены были недорогие. Молоко 7-8 коп./штоф, сахар 11-12 коп./фунт, свинина 17 коп./фунт, чайная колбаса первого сорта - 20 коп./фунт, масло сливочное 25 коп./фунт, хлеб чёрный фабричный 1 коп./фунт, ситный 3 коп./фунт, булочки 1,2,3 коп./штука, пирожные 3 коп./шт.
         Когда я стал больше, лет 6, мама стала меня посылать в молочные лавки, за керосином, спичками, солью, селёдкой, уксусом, квасом или т.п. мелочью. За хлебом в фабричную пекарню также ходил я, причём аккуратно обгрызал корки хлеба. Так вкусна коричневая корка хлеба на свежем воздухе.
         Мама, а иногда и мы – дети, летом собирали в саду малину, и целый месяц ежедневно варили варенье. Причём все пенки доставались нам целыми стаканами. По правде говоря, на поверку выходило что пенки состояли из чистого варенья, покрытого только тонким слоем настоящей пенки. Но мама их аккуратно снимала, уверяя, что от них варенье прокиснет, и отдавала их нам на уничтожение, против чего мы особенно и не возражали. Варенья на зиму готовили

-41-
наверно пудов 20.

         Часто мама любила летом ходить в окрестные леса по грибы, по чернику и бруснику. Сказывалась её крестьянская природа. Идёт босиком по лесам и болотам, куда глаза глядят, и никогда не заблудится и не потеряет ориентировки. Иногда она и меня брала с собой. Не помню, что она делала с брусникой и клюквой, а чернику забивали в бутылки, засыпали немного сахаром и закупоривали крепко пробками, и так хранили в подвале до зимы. Стирать мама ходила далеко, в фабричную прачечную, там была готовая горячая и холодная вода. Позже отец построил в подвале хорошую бетонированную прачечную с большим котлом

-42-
для кипячения белья, с хорошими корытами и необходимым оборудованием, и с артезианским колодцем, из которого вода непрерывно текла через край внутренней обшивки выступавшей на аршин выше пола в виде цилиндра.

         Сушилось бельё на верёвках во дворе или на чердаке. Иногда мы - ребята просили есть во внеурочное время, и если папа бывал дома, то он любил нам жарить тонкими пластинками мясо или свинину и чёрный хлеб в масле или в свином жиру. Всё это он жарил очень основательно и как мясо, так и хлеб становились насквозь коричневыми и хрустящими, но не сожжёнными.

-43-
Продукты – масло, хлеб, молоко и прочее хранились в коридоре, где каждая квартира имела свой чуланчик. Чуланчики эти закрывались только палочкой, вставляемой в скобу. Иногда мы забирались туда, и пили молоко, хранившееся всегда в фаянсовых глазурованных кувшинах с носиком и ручкой, причём в рот попадали всегда все отстоявшиеся сверху сливки. Иногда, но реже, доставалось и варенье, за всё это мы получали от мамы выговоры и поученье что нужно спрашивать, но т.к. это говорилось не очень строго, а больше «для порядка», то шалости повторялись довольно часто, и не считались у нас большим грехом.

-43’-
         Зато помню самые страшные детские переживания. Когда мне было лет 6, а сёстры мои были совсем маленькие, наша няня Мария, когда нужно было заставить нас слушаться, есть, спать и т.д. всегда пугала нас тем, что вот из зала придёт старик с седой бородой и возьмёт тебя в мешок. На сестёр это наводило ужас, да и мне было страшно, особенно вечером в сумерки. Казалось, что нет ничего страшнее старика с седой бородой, и что если он теперь выйдет из зала то это смерть. Тогда, дрожа в смертельном ужасе, мы спасались только держась за платье няни. Сёстры мои после этого боялись темноты долго, наверно лет до 16-ти.

-43’’-
         В детстве мы с матерью летом иногда уезжали погостить к каким-то родственникам. Как-то ездили в Юрьев (Тарту) недели по 2. Другим летом ездили на станцию Кикерино. Помню, что жили там в крестьянской избе с земляным полом. В поле около камней было много земляники. Нашли там и привезли 4-х зайчат, которых потом у нас съела кошка. Ездили ещё в какую-то деревню, по всей вероятности к родственникам матери. Помню также бедную избушку на окраине леса, тоже с земляным полом, и мальчика пастушка, который мне вырезал деревянных лошадок.

         В Тарту я хорошо запомнил Университет и развалины старого собора с университетской Астрономией наверху, реку «Эманыги» (мать река) с гранитным мостом, и площадь с памятником Барклаю де Толли, а также редакцию и типографию «Postimes» и даже редактора Теннисти.

Школа.

-44-
         Читать я научился очень рано, по всей вероятности лет 5-ти. Помню, маленький на руках у матери или няни я читал вывески на эстонском и русском языках.

         Англо-бурская война была, если не ошибаюсь в 1899 г. и я тогда читал свободно газеты. До сих пор помню все перипетии борьбы Чемберлена и бурского генерала Бота, а также бурского президента деда Крюгера. Вижу и сейчас их лица, известные по фотографиям и карикатурам на англичан.
Все газеты сочувствовали бурам.

         Отец был большой любитель книг. У него было порядочно эстонских книг. И за много лет литературные приложения к некоторым эстонским газетам. Он их аккуратно собирал и сам ежегодно переплетал, причём это делал не хуже любого переплётчика.

-45-
Все они, с красивыми гранитолевыми корешками, хорошо обрезаны, с красивой цветной обложкой.
У папы был самодельный переплётный пресс и станок для сшивания книг. Ежегодно получался толстый том, страниц в 1000 журнального формата, в котором были десятки романов и рассказов.
И таких томов было много. Помню там были «Война и мир», «Дети капитана Гранта», «Чёрная Индия», «Пепа Саиб или восстание в Индии», «Страна чудес» (Австралия), «Путешествие к центру земли». Целый ряд путешествий по Африке, Австралии, Азии, и несколько фантастических романов, названия которых не помню.

-46-
Как-то я принялся читать даже Библию, она у Лютеран имеется в каждой семье, и прочитал порядочно, но показалось скучно и непонятно, особенно откровения Иоанна, всякие плачи царей и Апокрифы, и я бросил.

         8 декабря ст. ст. 1899 года мне исполнилось 7 лет, и с января папа отвёл меня в школу. Учительница моя Григорьева была дочерью фабричной акушерки и жила в фабричной казарме на II этаже, за фабричным рынком. Там же по соседству с её квартирой располагались фабричные ясли. Каменный дом Григорьевой находился рядом с нашим, но она там не жила.

-47-
Учительница приняла меня ласково и посадила за стол вместе с другими ребятами. Всего их было человек 10, таких же как я малышей. Преподавание велось на русском языке, учили читать, писать, заучивали стихи, учились немецкому языку. По-видимому, учительница, хотя она и кончила гимназию, не имела опыта и не обладала искусством заинтересовать детей. Было скучно и серо. Я выводил буквы, читал, заучивал что задавали, и решал арифметические задачи.
         Единственное более яркое впечатление осталось когда раз перед отпуском, на каникулы, учительница прочитала нам сказку про Ивана Царевича и серого волка. Очень понравилась и сама сказка и цветные картинки, напечатанные в книжке.

-48-
Было бы, пожалуй, много полезнее, если бы нам давали иногда заниматься тем, что нам могло доставлять удовольствие, вроде чтения сказок, рисования и т.д. Я учился там 2½ года и вынес, по-моему, очень мало. Там я влюбился второй раз в красивую девочку, племянницу учительницы. Она была года на 2 старше меня, но училась в той же группе. Блондинка с совершенно белыми длинными косами, часто обвитыми вокруг головы как лавровый венок, с нежным розовым цветом лица. Добрая, тихая, она часто и очень мило улыбалась и смеялась. Улыбаясь и разговаривая с кем-либо, она щурила глаза. В этом было что-то обаятельное, бесконечно милое, и в душе я к ней относился как к высшему существу, как к божеству, а на себя смотрел как на недостойного к ней даже приблизиться. Я ничем не выразил ей моей симпатии, и она и никто другой об этом ничего не узнали. Имя её было красивое, довольно редкое. Я никогда не произнёс этого имени т.к. мы не играли и друг к другу не обраща-

-49-
лись. Я помнил её имя долго, но теперь не могу вспомнить.
Позже, лет 16-ти я встретил её только раз, уже взрослой и такой же прекрасной. Я ей поклонился почтительно, она ответила и улыбнулась. Подойти и заговорить, по всей вероятности по своей робости, я и тогда не решился. Так кончился мой детский роман.
         В обоих моих романах, по-моему, было очень большое сходство с обыкновенной любовью мужчины к женщине, такое же преклонение перед прекрасным, готовность пожертвовать собой, но не было ни ревности, ни страдания от равнодушия или отсутствия взаимности. Природа дала детям только хорошую часть любви, с тем, чтобы с плохой частью познакомить позже.
         Хочется отметить, что к мальчикам я никогда ничего подобного не чувствовал. Пишу об этом потому так подробно, что может быть это будет полезно для понимания психологии детей, и что у других, более слабых, это может вылиться и в другие формы.

-50-
         Лет с семи-восьми я стал уже уходить далеко от дома. Почти ежедневно я ходил за хлебом в фабричную хлебопекарню, отстоящую на 1 км от нашего дома за железной дорогой. Я бегал часто на железнодорожную станцию, интересовался паровозами, вагонами, путями. Движение было оживлённое – летом ежедневно чёрные пары паровозов и полных поездов возили в Гунгербург и обратно петербургских дачников с саквояжами, чемоданами, иногда с собаками и кошками, попугаями и другим имуществом. Гунгербург (Усть-Нарва. Ш.А.Б.) был первоклассным курортом, туда ездили иногда очень важные лица, столичные богачи и аристократия. Носильщики сновали, извозчики кричали. Утром в Петербург отправлялись составы вагонов – ледников с молоком, живой птицей, большие бочки с водой, в которой плавала живая рыба. Большей частью налимы.

-51-
Корзины с раками, переложенными мхом. Корзины с ягодами и т.д. Всё это спешно погружалось носильщиками в вагоны. В железнодорожном депо я смотрел как чистили и ремонтировали паровозы, как на поворотном круге один человек поворачивал весь паровоз.
         Против нас жил мальчик Гурьев, отец его был старшим поваром в буфете I класса. Иногда мы с Гурьевым заходили к нему, и он угощал нас пончиками или пирожками с мясом, вынимая их из кипящего масла.
         Иногда мы ходили с товарищами в еловый лес на плитоломнях. Это в одном километре в сторону Ревеля, по ту сторону железной дороги. Там было сухо и солнечно. Типичный пригородный лесок, в воскресенье полный народа, ни цветов, ни живности. Интересен был только сам процесс хождения туда и обратно по железной дороге. Иногда мы забирались и подальше на 2-3-4 километра в настоящий лес, находили

-52-
там землянику, бруснику, чернику. Но по-настоящему не искали, а то что попадёт на глаза - с удовольствием съедали.
         Иногда на железной дороге происходили несчастья. Случайно перережет какого-нибудь неудачника, или сам бросится под колёса. Слух всегда распространялся с молниеносной быстротой, и мы, мальчишки, бежали смотреть. Видел я нескольких таких задавленных.
С таким же удовольствием мы бежали иногда за несколько километров смотреть на пожары. Вдруг загудит пожарный гудок городской водокачки. Гудок низкий, тревожный, сильный, слышный за много километров, наводил какой-то страх и уныние. Один длинный сигнал и несколько коротких. По числу коротких сигналов определяли в какой части города пожар, и мы мальчишки бежали туда.

-53-
         В городе было несколько добровольных пожарных обществ и команд, но настоящей наёмной пожарной команды не было. Часто с нами вместе бежал с работы в свою команду какой-либо пожарник. Там он должен был одеться, собраться и ехать, поэтому мы обыкновенно были на месте ранее пожарных команд, и имели возможность любоваться на объятый пламенем дом. Раньше чем через час команда не могла прибыть и дом уже догорал. Команды прибывали в своих экипажах, запряжённых четвёрками великолепных лошадей, с бочками, начинались поиски воды, протягивание рукавов и вербовка добровольцев для работы на ручном насосе. Качали плохо, 8 человек качающих быстро уставали и бросали качать, охотников было мало. Вода в каком-либо жалком пруде или яме кончалась, и дом спокойно догорал.

-54-
         Развлекался я и тем, что летом половину дня ходил за каким-либо шарманщиком или бродячими музыкантами. Этот народ ходил без конца. Шарманщики с попугаями, обезьянами или морскими свинками, вытаскивающими «счастье» за 5 копеек. Бывали итальянцы и итальянки, певцы, певицы и арфистки. Целые духовые оркестры немцев-тирольцев в хороших зелёных костюмах и шляпах с перьями. Но больше конечно было шарманщиков, которые недалеко ушли от простых нищих. Шарманка исполняла несколько пьес, для этого шарманщик передвигал валик. Многие вещи перевирались и исполнялись неверно. Тем не менее, я слушал одну вещь по нескольку десятков раз, и не надоедало. Домой уходил только когда чувствовал голод.

-55-
         С ещё большим удовольствием я сопровождал воинские части с оркестрами, а это случалось довольно часто т.к. в городе был расположен пехотный Печёрский полк. Всякие манёвры, отправления в лагери и обратно, отправления частей по железной дороге, происходили всегда при неизменном моём участии. Я смотрел как солдаты разбивают палатки, ставят винтовки в пирамиду по шести, как питаются из походной кухни, и как им раздают порции мяса, сколотые остроконечными палочками. Но самым интересным был, конечно, военный оркестр.

Не менее любил я рыбную ловлю и купанье. Иногда целый день стоял по колени в воде, или забирался на рыбачьи заколы и ловил удочкой на мух или на червяков уклеек

-56-
или плотву. Это считалось занятием, достойным джентльмена, чаще же попадались колюшки. Они лезли сами на крючок, но ловить колюшек у нас, мальчишек, считалось позорным. Уклейки и плотва торжественно как трофеи нанизывались на бечёвку, имеющую на концах по спичке или тонкой палочке, и доставлялись домой, где скармливались какой-нибудь кошке. Только раз я поймал маленькую форель с четверть длиной, потребовал, чтобы мама мне её немедленно поджарила, и торжественно съел. Хотя я тратил много времени на рыбную ловлю, но рыбак был плохой. За целый день поймаю 10-20 штук мелочи и то не всегда. Но кажется, в этом отношении и сверстники мои были не лучше.

-57-
         Целое лето я купался. Иногда по 5-8 раз в день. Часто губы посинеют, и зуб на зуб не попадает. Но это не смущало. Отогреешься и опять лезешь в воду. Река была бурная, неслась как сумасшедшая, и чуть ли не каждый день кто-нибудь тонул. Несмотря на это мальчишки делали отчаянные фокусы: переплывали реку из Иоахимсталя на угол Ивангородской крепости, а оттуда назад, к одежде. Я таких вещей не проделывал. Это делали некоторые сорвиголовы. Но нужно сказать, что тонули обыкновенно не эти сорванцы, а скромные и осторожные люди. Трупы их искали с лодок и ловили острогой.

-58-
Думаю теперь, что я часто подвергался большой опасности, залезая далеко в реку по мелким переходам, где вода неслась бешено, а камни, покрытые какими-то нитеобразными зелёными водорослями были скользки как лёд.
         Странно как я не простужался, стоя по нескольку часов выше колен в холодной быстротекущей воде, иногда на ветру и холоде. Помню однажды осенью, было уже холодно, дул сильный ветер, солнца не было. Я прибежал к реке, разделся и полез в воду. Никого купающихся не было. Какие-то мальчишки сели около моей одежды, а потом встали и ушли. Когда я замёрз, вышел и захотел одеться, то оказалось, что все рукава и штанины были завязаны и затянуты крепкими узлами. Долго я не мог их развязать и замёрз как сосулька, но всё сошло благополучно. Один раз я забрался на леса строящегося дома на II этаж и упал оттуда в подвал, разбил голову и потерял сознание. Но обошлось.

-59-
В детстве я ничем никогда не болел. Один раз только, помню, у меня была высокая температура и бред. Завитушки на обоях в нашей комнате казались мне червяками, которые шевелились, и я боялся, что они упадут на меня.
         Дома меня не особенно стесняли, и я мог бегать целый день по своему усмотрению. Хотя отец всегда требовал чтобы я спрашивал разрешения, и говорил куда ухожу, чтобы дома всегда знали где меня найти, но днём он редко был дома, а мама этого не очень требовала. Кроме того мои отлучки происходили всегда внезапно, не было времени идти спрашиваться, да я и боялся, что могут не разрешить. Поэтому всегда нарушал это предписание. Это же происходило и позже, когда я стал больше.
         Лет 10-ти я ездил один в Петербург в гости.

Городское училище 5.

-60-
         Семи с половиной лет, т.е. с осени 1899 года я поступил в первый класс Нарвского Городского 4-классного училища. Располагалось училище в центре города, в тихом переулке, около Главной Вышгородской улицы. Дом был большой, каменный, двухэтажный с большим садом. Само училище с классами, учительской, библиотекой и раздевалкой располагалось во втором этаже. Нижний же этаж, а также пара маленьких домиков во дворе были заняты квартирами учителей. Во дворе же помещалась столярная мастерская для желающих работать.

Учился я там 6 лет. За это время есть что вспомнить, но постараюсь быть кратким.

-61-
         Педагоги были большей частью хорошими, почти все окончившие Учительские Институты или Университеты. Вспоминаются преподаватели Щепотьев Александр Иванович, всегда весёлый, любитель пошутить, Андреев Михаил Николаевич – родной брат известного писателя Леонида Андреева, очень похожий на него, с остренькой бородкой и в пенсне, инспектор Васильев Александр Васильевич – опытный серьёзный педагог, и другие, чьи имена забылись.

-62-
Но было и несколько явно плохих педагогов, старик Воронков – типичный учитель старого режима, как будто немного выживший из ума (портной), Ломан Мартин Егорович – учитель немецкого языка и закона божия для лютеран (Мартышка) и учитель пения (забыл, как звали). Воронкова, Ломана и певца никто не слушал, мальчики всячески изощрялись в издевательствах над ними и занятия их приносили, пожалуй больше вреда чем пользы, или в лучшем случае были пустой тратой времени. Думая над тем, в чём же причина враждебного и жестокого отношения к ним школьников, я убеждаюсь что секрет в их неумении поставить себя, и заинтересовать детей своим предметом. Ни одного просвета, зазубривание «от сих до сих», спрашивание по книжке слов и текстов, никакого желания возбудить в детях самостоятельность или дух соревнования. Вечно серьёзное злое лицо учителя вызывало нелюбовь к предмету.

-63-
         Я учился посредственно все шесть лет и тянул эту лямку как скучное, но неизбежное зло, зная что учиться нужно. Это мне внушил отец, но было неинтересно, и я тянул как-нибудь, на тройки.

         В начале года аккуратно покупались в магазине все учебники, я складывал их в шкаф и целый год не вынимал, за исключением задачников. Дома я никогда ничего не готовил, иногда только писал сочинения по литературе. Математика мне давалась шутя, я запоминал всё с объяснений учителя, а что касается других предметов то готовился за несколько минут перед уроком и во время урока, особенно когда учитель начинал спрашивать других, при этом страшно трусил, как бы меня не вызвали. Получал изредка четверки, но иногда и колы и двойки, а чаще всего тройки.

-64-
         В первый год моим классным наставником был некий Жуков. На следующий год, во втором отделении I класса - из рук вон плохой педагог Воронков. Его уроки превращались в сплошной балаган. Ребята кричали, шумели, стреляли в учителя жёваной промокательной бумагой, устраивали кошачьи концерты, играя на дудках или на воткнутых в парту обломанных с конца перьев, которые звенели разными тонами. Учителю в глаза кричали «портной» и пели песню:

Наш учитель Воронков
Ходит выше облаков,
Просит жалобно богов
Сдать в починку сюртуков.

Учитель выходил из себя, багровел, дрожал, угрожал «в кондуит запишу», а между тем никто не знал, что такое кондуит. И это служило новым поводом к зубоскальству. Иногда учитель хватал какого-либо заводилу за воротник, пытаясь вытолкнуть за дверь. Тот упирался и получа-

-65-
лось что-то вроде драки, причём часто ученик оказывался победителем. Учитель, по-видимому чувствуя свою слабость, не жаловался инспектору. И так тянулся целый год. В конце года, только на экзаменах, обнаружилось что никто ничего не знает, и почти весь класс оставили на второй год. В том числе остался и я.

         Моего отца инспектор утешал, что я слишком молод, и мне это не повредит. Но когда я принёс весть о том что оставлен на II год, отец позвал меня в дровяной сарай, где у него было что-то вроде мастерской со всеми инструментами, и где он когда было время мастерил что-либо, и не повышая голоса, по-товарищески тихо сказал мне примерно следующее:

-66-
«он не имел возможности учиться в школе, но хотел бы чтобы мы – дети могли получить хоть небольшое образование, и могли бы легче зарабатывать свой хлеб. Он не мог меня послать в гимназию – это очень дорого (50 руб. в год), да кроме того после гимназии нужно переходить в высшее учебное заведение и учиться ещё лет до 23-х. Это ему не по силам, поэтому я и поступил в Городское Училище. Я сам должен понимать, что знания нужны мне, и я сам должен стараться облегчить задачу своих родителей. Что произошло, того не исправить, огорчаться особенно не стоит, но дальше старайся учиться лучше».

         Если бы педагоги были такими как отец, я, по всей вероятности, учился бы лучше, но и в следующих классах, хоть и не оставаясь на второй год, я особыми успехами не отличался.

-67-
         Последние 4 года моим неизменным классным наставником был Николай Александрович Викторов, франтоватый холостяк, лет 30, любитель ухаживать за женщинами и большой ругатель. Это был неплохой педагог, знающий, в классе всегда серьёзный, а часто и сердитый. При неудачном ответе он со страшным возмущением говорил: «эх, дубина стоеросовая!! Садись!» иногда крестил «болваном», деревом, пробкой». Но держал он нас строго. Русский язык он вёл очень хорошо. Он научил нас грамотности, умению понимать и любить литературу, и мне кажется, что он преподавал русскую литературу в большем объёме, чем требовала программа. Мы прошли всех писателей, начиная от Державина и Кантемира, и кончая Толстым, Тургеневым, Гончаровым. Изучали и критику: Белинского,

-68-
«Миллион Терзаний» по «Горе от ума» Гончарова и «Луч света в тёмном царстве» и «Когда же придёт настоящий день» Добролюбова.

         Мне и всем нравился инспектор Васильев, преподававший черчение. Он показал нам, как чертить эллипс, гиперболу, параболу, циклоиду, эпициклоиду, гипоциклоиду и разные спирали. А потом предоставил нам полную свободу чертить орнаменты, рисунки, арабески, рисунки и картины по своему усмотрению. На уроке все собирались, рассматривали свои произведения, а он давал советы или высказывал своё мнение очень мягко и деликатно. Началось настоящее соревнование. Все, в том числе и я, занимались с увлечением. Рисовали больше пером, причём многие достигли больших успехов. Выбирали рисунки тушью Каразина из

         Во всех классах я был самый молодой и маленький. Товарищи меня окрестили «Panebu Yaan» что буквально переводится Ян узел, Ян котомка, а по смыслу «пузырь», «шар». Я был тихий, никогда ни с кем не ссорился, не дрался. У нас было много шалунов и озорников с несколько хулиганскими наклонностями. Иногда какой-либо дядя подойдёт, схватит клок волос (у меня тогда были почти белые волосы) вырвет и показывает всем как трофей. Все кругом хохочут как запорожцы на известной картине Репина. Помню, что никто никогда не вступался и не пытался защищать слабых.

-70-
Такие шутники считались всегда героями, и считалось плохим тоном их осуждать. Я больше терпел молча, хотя иногда слёзы навёртывались на глаза. И часто про себя удивлялся, как некоторые дети жестоки не только по отношению к товарищам и слабеньким, но и к учителям.

         Правда, очень резко выраженного хулиганства не было. На больших переменах все находились в большом зале, классы запирались, а в зале всегда дежурил один из преподавателей. Вели себя довольно прилично. В училище было всего человек 120-150, но и среди них находилось несколько человек отчаянных шалунов. Когда дежурил немец Ломан, то ему мазали чернилами золотые пуговицы находящиеся сзади на сюртуке. Особенно отличался ученик Мораст.

-71-
Нарисует на руке мелом мордочку с рожками, разбежится и хлопнет рукой по спине немца. Тот покраснеет, гневно обернётся, а Мораст делает несчастное лицо и жалуется, что его кто-то толкнул. Или даже растянется на полу. Преподаватель идёт дальше, а все хохочут над рожей на его спине. В классе, перед уроком мазали стул преподавателя мелом или чернилами. Друг в друга иногда бросались тряпкой для стирания доски, и тот в кого она попадала, становился похож на мельника.

-72-
Иногда доходило до драки. Причём пару раз я видел, как в ход пускалась ручка с пером, причём глубоко вонзалась в щёку или спину противника.

В четвёртом классе у нас висел большой ртутный барометр. Ребята перевернули его, вылили ртуть и испортили прибор. В большом рекреационном зале в углу висела небольшая икона с изображением какого-то святого. Мораст предложил нарисовать ему усы. Его подняли на руках. В это время из учительской вышел дежурный преподаватель. Все разбежались. Мораст грохнулся на пол. Святой остался с одним лихим усом.

Мораст имел густые красивые волосы. Намочит их, и сделает какую-нибудь фантастическую причёску, вроде петушиного гребня или кока a’la Чичиков, и ходит.

-73-
В зале висело штук 6 портретов царей. Все стены были увешаны таблицами по ботанике, зоологии, географии. Но нужно отдать справедливость – их никто не портил.

Расписание у нас было такое:
Начало занятий в 9. Уроки по часу. Перемены по 10 мин. Большая перемена 12 – 12:30, после обеда ещё 2 урока. Конец в 2:30 пополудни. Раз в неделю была гимнастика с 8 до 9. Тогда приходили на час раньше. Раз в неделю было пение, тогда кончали на час позже.
В большую перемену мы все бежали к нашему сторожу, который продавал булочки по 1 и 2 копейки штука, с сахаром, творогом, вареньем, маком, солью. Они лежали у него в корзине, покрытые белой салфеткой. Я чаще брал булочку из пяти члеников, посыпанную сверху солью, стоившую 2 коп. В детстве я очень любил соль. Сёстры всегда удивлялись как густо я посыпал солью хлеб с маслом.

В училище мы ходили в форменных чёрных суконных курточках со стоячим воротником, подпоясанные форменным ремнём. Были у нас и форменные фуражки.

Перед уроками все собирались в зале на молитву. Строились рядами и пели 3 молитвы: «отче наш», «достойно есть» и «царю небесный», а в пасхальную неделю «кресту твоему поклоняемся, владыко», и

-74-
 какие-то ещё. В торжественных случаях «батюшка» выступал с кратким словом. Иногда инспектор после молитвы обращался к ученикам по какому-либо вопросу, например по поводу такого необычного озорства, как попытка усовершенствовать икону.

         Раз в год, 19 февраля - в день освобождения крестьян, нас водили в городской собор на богослужение.

-75-
Весной мы всей школой ходили на прогулки в Гунгербург или в окрестности города.

         В училище была большая библиотека. Целый большой класс, сплошь уставленный книжными шкафами. Все книги были очень красиво переплетены, с кожаными корешками. Но никогда, ни одной книги нам не выдавали, хотя библиотекарем числился словесник Викторов. Правда мы от этого не страдали, т.к. в городской ратуше имелась громадная и богатейшая городская библиотека, в которой были любые книги и журналы. Мы конечно больше читали Купера, Майн Рида, Жюль Верна, Густав Эмара, Марк Твена и т.п. и разные путешествия. Все произведения, которые проходили в училище по литературе, продавались в книжном магазине Григорьева в издании дешёвой библиотеки по 5, 10 и 20 коп.

-76-
Не пользовались мы также и школьным садом. Он находился целиком во владении учителей. Учительская была заставлена шкафами с большим количеством физических приборов и химаппаратуры. Но нам показывали сравнительно немного: электрофорные машины, лейденские банки, электрофоры, электризацию стеклянных и смоляных палочек, электроскоп эл. элементы. Разложение воды на О и Н током. Делали также опыты по химии: добывание кислорода, горение железа в кислороде, горение натрия в воде и ещё кое-что. По анатомии был скелет, но в класс его не приносили.

Однако впоследствии, когда я имел за спиной гимназию и несколько Высших школ, я часто удивлялся довольно обширному объёму сведений и знаний, засевших в голове в этой школе.

-77-
         Я довольно основательно знал географию, историю, естественные науки, и часто значительно лучше, чем лица окончившие гимназии с медалями. Да и сейчас редко встречал людей с высшим образованием, имеющих более обширные сведения. Правда, очень многое я выучил после, но основной фундамент был заложен тогда.
         Я и сейчас помню подряд моря, реки, мысы, заливы, главнейшие события из истории и т.д.
         И это при том условии, что памятью своей я всегда был недоволен, и она действительно весьма неважная. Кроме того, как уже говорилось, я дома никогда не готовился и учился только на тройки.
         Может быть, до некоторой степени всё это объясняется свойством моей памяти - медленно и туго воспринимать, но зато, что уж засело в памяти, сидит там очень прочно и не забывается. И тем, что я никогда не зубрил, а всё старался понять до конца, найти логическую связь. То что понято таким образом, никогда не забывается.

         В школе у меня было 2 товарища Роберт Альт, живший в соседнем доме и Альберт Вуук, живший тоже в Иоахимстале не очень далеко от меня. Альберт был спокойный, рассудительный мальчик и первый ученик. Роберт - живой, весёлый. Хороший музыкант. Мы почти ежедневно встречались с ним у него дома, или он приходил к нам. Он очень хорошо играл на мандолине, а я аккомпанировал на гитаре. Мы играли вальсы, марши, романсы. Выходило у нас недурно. И нам самим игра

-79-
доставляла громадное удовольствие. Иногда к нам присоединялись мои сёстры и знакомые барышни, пели песни и романсы, часто дуэты и трио с аккомпанементом гитар. Роберт недурно играл и на гитаре. Иногда мы музицировали по целым вечерам. Альберт и Роберт были сиротами. Отцы их умерли давно. Мать Вуука была прачкой, обслуживала богатых господ и дома часто крахмалила и гладила бельё, а мать Альта имела дом и держала нахлебников. Но жили и те и другие очень хорошо. В квартирах у них было идеально чисто и не чувствовалось никакой нужды.
         У матери Альта жили 3 нахлебника - железнодорожных машиниста. Это были франтоватые и культурные молодые люди, окончившие городское училище, а затем Ревельское среднее железнодорожное училище.

-80-
Я видел великолепно исполненные ими чертежи машинных деталей, а работали они простыми машинистами на паровозах.
         Альт рано умер (лет в 20 от туберкулёза). А Вуук вместе со мной стал потом землемером.

Японская война 1904 года живо запомнилась мне, потому что я всё лето 1904 г. околачивался около станции. Видел отправление войск на восток, оркестры, торжественные проводы, иногда речи командиров перед отправкой. Слышал (главным образом от солдат) знаменитое «шапками закидаем япошек».

Приезд царя.

         Царь Николай Второй часто проезжал через нашу станцию, и я несколько раз видел синий царский поезд, стоящий перед вокзалом. В день 200-летия завоевания Нарвы Петром Великим (30 Мая 1672) Николай Второй приезжал на торжества и на освящение памятника павшим русским воинам на Сиверсгаузене (Видимо 200-летия павших при осаде Нарвы Лейб-гвардии Преображенского и Лейб-гвардии Семёновского полков 19 ноября 1700 г. Ш.А.Б.). Помню, как он с блестящей свитой вышел на площадь

-81-
перед вокзалом, где были выстроены войска. Прошёл по фронту и заколотил собственноручно гвоздь в знамя Добровольной Пожарной Команды. Во имя чего и что это означало – не знаю.
         Народ не очень отгоняли, и мы стояли на тротуаре метрах в 15 от царя. Помню, он был значительно ниже окружавших его Великих Князей и генералов, которые почти все без исключения были большого роста.

(Ш.А.Б. Памятник-обелиск Петру Первому на Ратушной площади. 1872 г.
Приблизительно на том же месте, где был сооружён обелиск Петру Первому, в шведские времена, ещё до постройки ратуши, возвышалась огромная виселица. В исторических справках мне не удалось отыскать данных, сколько времени эта виселица простояла на площади и использовалась ли когда-нибудь по назначению. Думаю, что удастся раскрыть эту неизвестную страницу в истории города Нарвы.
Другой памятник-обелиск в честь дня рождения Петра, значительно меньших размеров, нарвитяне установили в 6 километрах от Нарвы, напротив деревни Риги, на Большом острове, где при осаде Нарвы в 1704 году находилась штаб квартира царя.
Четырёхгранный обелиск в два уступа венчал золочёный двуглавый орел. С одной стороны имелась надпись: «Двухсотлетие Петра 1. 30 мая 1672 года - 30 мая 1872 года». С другой стороны: «Сооружено в память 200-летнего юбилея Петра 1 Великого Преобразователя России». Далее следовали подписи 14 членов Нарвской городской думы.
Печальна судьба обоих обелисков в часть 200-летия рождения Петра. На ратушной площади обелиск простоял всего 50 лет. В 1921 году, при буржуазном строе, в эстонской печати поднялась невероятная шумиха, вокруг этого памятника. Одна из газет писала: «… Он (памятник) отравляет душу каждого эстонца. Его следует немедленно убрать!». И в одну из тёмных ночей памятник бесследно исчез. Сведений о мерах по поиску памятника, я не нашёл.
Другой обелиск, что на Большом острове, простоял до 30-х годов. С каждым годом воды реки подмывали остров и все ближе подбирались к памятнику. Весенним половодьем 1932 года обелиск был опрокинут в воду и ещё 2-3 года пассажиры, следовавшие на пароходе из Нарвы в Усть-Нарву, видели часть памятника, а потом он и вовсе исчез под водой.
Во время строительства моста «Дружба», водолазы, обследовавшие дно Наровы, в районе Большого острова подняли из воды этот обелиск и доставили в Нарвский городской музей. Собственными глазами я видел этот обелиск, валявшийся в музейном сарае. Никому не нужный, проржавевший, с отбитыми краями, он, вероятно, будет в скором времени отправлен на свалку…*
Что напоминает старым нарвитянам и тем десяткам тысяч, которые стали постоянными жителями города, о времени пребывания у нас Петра Великого? Только одно название расположенной в центре города площади и памятник на Сиверсгаузене павшим при осаде Нарвы 19 (30) ноября 1700 года героям-предкам Лейб-гвардии Преображенского и Лейб-гвардии Семёновского полков.
* Остатки памятника сохранены городским музеем и экспонировались в 2004 году).

Революция 1905 г.

         Конец войны и революция 1905 года ознаменовались забастовками на фабриках и заводах. По утрам на стенах находили расклеенные прокламации. Эти же прокламации находили разбросанными на улицах. Часто их приносил муж моей бывшей няни Марии, Йоган Эссенсон (впоследствии они сменили фамилию Эссенсон на Эренди, непохожую на немецкую, и более эстонскую. Ш.И.Я.). Он работал на чугунолитейном заводе и был членом социал-демократической партии. Газеты и прокламации были напечатаны на тонкой, иногда папиросной бумаге.

-82-
Мы их прочитывали с интересом. Рабочие суконной фабрики бросили в канал своего директора Пельцера. Его труп поймали у нас в Иоахимстале. На похоронах присутствовал Петербургский Генерал-Губернатор Зиновьев – шёл пешком до самого кладбища. Было много венков. В качестве зрителя и зеваки я также сопровождал процессию почти до самого кладбища. В связи с этим убийством отец одного моего товарища Крузберга - рабочий фабрики, должен был срочно уехать куда-то и спрятаться (он участвовал в расправе), но через несколько месяцев возвратился и никаким преследованиям не подвергся. Позже в 1906 в местности Чеве? Yele?, недалеко от Нарвы карательным отрядом был расстрелян брат другого моего товарища Карла Мауэр, за то, что он с друзьями требовали свержения самодержавия и сняли с аптеки двуглавого орла (Гос. герб царской России).

-83-
         Затем стали часто появляться отряды казаков с пиками и драгуны в красных фуражках, с резиновыми нагайками со свинцом на конце. Доводилось говорить с несколькими знакомыми рабочими, которым пришлось попробовать этих нагаек. Стало строго. Было запрещено собираться группами на улицах. Всякое сборище немедленно разгонялось.

-84-
         Помимо школьных занятий я в это время пытался учиться музыке и рисованию. Отец купил мне гитару и скрипку. На гитаре я брал уроки, наверно год у одной девицы, а на скрипке пытался играть сам, по слуху. Конечно без нот. Ничего серьёзного из этого выйти не могло. Но на гитаре я, может быть благодаря хорошему слуху, свободно подбирал аккомпанемент и любые вещи, а на скрипке пиликал так. В это время у нас в школе организовали ученический струнный оркестр из мандолин, балалаек и гитар под руководством одного ученика Ведро, очень талантливого музыканта. Теперь иногда по радио передают из Эстонии концерты из произведений композитора Ведро. Думаю, что это он и есть.
(Ш.А.Б.: ВЕДРО, Адольф (16.Х.1890-27.IX.1944)-эстонский советский композитор и педагог. Учился в Петерб. консерватории (1909, 1916-18); окончил Таллинскую консерваторию (в 1937). Творческую деятельность начал в 1916. Автор опер "Каупо" (1932), "Древний меч" (1939) и "Оборотень" по одноим. драме А. Кицберга (неоконч.), музыки к спектаклям, вокальных, камерно-инструментальных и др. соч. Профессор Таллинской консерватории.)
Я и Роберт поступили в оркестр и часто выступали в концертах своей школы.

-85-
Всё время я пел в хоровых кружках большого любителя музыки и преподавателя Нарвских училищ Фриша, при «Эстонском обществе» имеющем свой театр и клуб. Голос у меня был кажется неплохой (дискант) т.к. в хор меня приглашали с удовольствием. Летом мы часто выступали на загородных прогулках рабочих, устраиваемых обществом, причём выступало много хоров.

Школа Штиглица.

         В течение 3-х лет я по вечерам, через день занимался в художественно-промышленной школе при суконной фабрике барона Штиглица.

 

В двух километрах выше по течению реки Нарова находится район Ивангорода, именуемый Парусинка. Здесь находятся корпуса Льнопрядильной парусиново-суконной фабрики, построенные в середине XIX века бароном А.Л. Штиглицем - основателем Российского Государственного банка, художественно-промышленного училища, и строителя железных дорог.

Бывшие столовая (слева) и универмаг (справа). Парусинка барона Штиглица - Ш.А.Б.)

Это тот же меценат, который построил и содержал роскошный Музей прикладного искусства и Художественное училище в Соляном городке в Петербурге. При его фабрике и содержалась художественная школа.

-86-
Училось там несколько сот детей, большею частью – ребят. Учиться могли все кто пожелает. Учение бесплатное. Курс рассчитан был на 12 семестров за 6 лет. Занятия 3 раза в неделю по 2 часа.

Программа, примерно следующая по полугодиям:

1         Рисование по клеткам карандашом от руки.

2         Черчение тушью, циркулем и линейкой орнаментов и арабесок.

3         Рисование красками разных орнаментов.

4         Тушёвка. Рисование с натуры итальянским карандашом различных геометрических тел и гипсовых орнаментов.

5         Изучение перспективы, законов перспективы и начертательной геометрии.

6         Рисование с натуры красками. Натюрморты (полено, вода, цветы …).

7         Машиностроительное черчение со съёмок с натуры.

8         Гравирование по металлу.

9         Выжигание по дереву.

10     Желающие учились писать с натуры масляными красками человека и пейзажи.

-87-
Девушек учили художественному вышиванию шелками.

         Все материалы, специальные листы ватманской бумаги размерами в четверть чертёжного листа, карандаши, краски, кисти, резинки, клячка для итальянского карандаша, шёлковые нитки и ткани - всё выдавалось бесплатно. Работы ежедневно отбирались. В конце полугодия устраивались выставки работ. Лучшие работы выставлялись отдельно, остальные прошивались и висели пачкой для каждого ученика отдельно.

Оценки выставлялись по 12-тибальной системе. После выставки все работы выдавались исполнителям.

Занятия происходили в специальном здании с громадным залом, освещённым большими электрическими

-88-
дуговыми лампами, закрытыми снизу большими отражателями. Свет отражался от высокого потолка, был равномерным и сильным как днём. Одновременно в зале занимались 6 групп.

         Преподавателем был художник фон Зегеборт – замечательно хороший педагог. Изящный, надушенный, ласковый к детям. Сторож Ефим раздавал бумагу. Преподаватель объяснял задание и устанавливал натуру, а потом отходил, подсаживался к каждому, ласково обнимал, давал указания, направлял. Это был идеальный преподаватель, который умел всех заинтересовать. Каких у нас сорванцов не было? Но здесь, несмотря на громадный зал и на присутствие около 100 человек, была могильная тишина. Все работали с увлечением. Никогда ни малейшей попытки к шалостям, никаких замечаний или выговоров.

-89-
При выходе иногда шутили над сторожем Ефимом, который был и единственным ассистентом и помощником преподавателя. Это был маленький бородатый старик не особенно изящной наружности.

         Я и сейчас удивляюсь, как ясно Зегеборт мог объяснить 10-летним ребятам все законы перспективы, без всякого упрощенства, а абсолютно точно. Он давал нам затем план и фасад какого-нибудь здания, монумента или моста, и мы вычерчивали их в перспективе, причём получалось красиво, как на картине.

         Когда мне позже в Электротехническом Институте пришлось изучать начертательную геометрию, то я не стал слушать лекции, а пролистал учебник проф. Рыпина в течение двух дней и

-90-
сдал предмет на пятёрку. Недавно я прочитал руководство для художников. Там был отдел перспективы. Но всё в нём было изложено упрощённо и частью неправильно. По-видимому, авторы считали слишком сложным для художника то, что хорошо усваивали 10-12-летние ребята.

Жаль, что такие преподаватели встречались единицами среди тысяч.

Я учился там 3 года и прошёл шесть семестров.

-91-
         Итак, я окончил городское училище 15½ лет весной 1908-го года. Отец мой в это время ушёл с Кренгольмской фабрики и работал ночным сторожем в Иоахимстале за 20 руб. в месяц. Ночью он сторожил эту часть города, а днём возился около дома т.к. все ремонтные, плотницкие, малярные и каменные работы неизменно делал сам.

         Иногда он брал некоторые строительные работы и на стороне. Летом я часто ему помогал. Я всегда вместе с ним клеил обои в квартирах, помогал на носилках носить камни. Если мы работали на стороне, то он отдавал мне третью часть общего заработка на карманные деньги, хотя моя помощь ему была незначительна, и я работал неполный день. Карманные деньги мне были нужны, так как я любил посещать театры и всякие зрелища.

-92-
         Около нас находился театр общества трезвости «Выйтлея» (Борец). Там каждую субботу и воскресенье ставили спектакли, а после спектакля несколько часов шли танцы. Я всегда почти посещал спектакли и неизменно оставался на танцы, хотя был страшно стеснителен и стыдился танцевать. Поэтому всегда шёл на балкон, откуда мог слушать музыку и смотреть на кружащиеся пары. Билеты были недороги, по 20 коп. на балкон. Но карманные деньги были нужны, и отец всегда в получку давал мне полтинник или рубль.

         Нравились мне также вечера вопросов и ответов, где каждый мог задать любой вопрос. Часто затрагивались очень интересные философские, научные и технические темы, и порой это превращалось в интересные прения. Отвечала присутствовавшая интеллигенция, преподаватели школ, пасторы, инженеры. Иногда обсуждение получало игривый характер. Мне нравился мужественный юмор и остроумие, которые некоторые умели внести в прения (примерно в таком духе как у Марк Твена или у англичан).

-93-
         Летом в городском «Тёмном саду» на открытой сцене каждое воскресенье давались представления, на которые я ходил также с удовольствием.

         Зимой я всегда покупал за один рубль годовой билет на городской каток в том же Тёмном саду. Там играл духовой оркестр и я, пообедав после школы, почти ежедневно хватал коньки и уходил на каток.

         Сад наш в это время разросся, и летом там было замечательно хорошо. Цвели сирень и жасмин, пионы и другие цветы. Разрослись яблони и плодовые кусты. Малина, какой-то особой породы, давала большие урожаи ягод, величиной с напёрсток, так что мы летом в течение месяца собирали по ведру в день. Мы проводили время в саду, в большой беседке, играли, пели. Для меня там же была повешена трапеция.

В магазине Чугунова.

-94-
         По окончании училища возник вопрос о дальнейшей моей карьере. Дальше учить меня отец не имел средств. Поступить конторщиком, писарем на фабрику или на железную дорогу рублей по 15-20 казалось малопривлекательным. Меня решили отдать учеником в магазин купца Чугунова, и я переселился туда. В большой чистой комнате были расположены кроватей шесть приказчиков и учеников. Кормили хорошо. Обязанности мои заключались в том, чтобы бегать по распоряжению приказчиков в кладовку во дворе или в подвалы за разными товарами. В магазине были все строительные материалы, металлические изделия, скобяные и москательные товары, краски, масла. Но были и сахар и соль и мука и прочее, но не фунтами, а мешками. Приказчики был народ грубый, и не скупились на подзатыльники.

-95-
         Один раз я ходил в подвал за варёным маслом (Олифой. Ш.И.Я.). Принёс ведро и, по-видимому забыл закрыть кран. На пол вытекла почти полная бочка, за что мне порядочно попало от старшего приказчика. Хотя внешне в квартире было и чисто, но я впервые в жизни поймал на себе несколько вшей. Это мне очень не понравилось. Однажды мать зашла в магазин, и как раз в это время какой-то приказчик дал мне подзатыльник. Мать устроила скандал и немедленно взяла меня домой. Так бесславно кончилась моя коммерческая карьера через неделю или две после того, как началась.

Таким образом, лето 1908 года я провёл без определённых занятий.

Псков. Землемерные курсы.

-96-
         В один из солнечных летних дней приходит ко мне школьный товарищ Альберт Вуук и предлагает познакомиться со статьёй в газете. Там один из эстонцев - учеников Псковского землемерного училища пишет, что при Псковском ЗУ открываются полуторагодичные курсы по подготовке помощников землемеров. Условия учения, как и дальнейшей работы, очень хорошие. Так как эстонцы издревле - земледельцы и любят всё, связанное с землёй, то он советует эстонской молодёжи подавать заявления. Подготовка – городское училище. С запросами можно обратиться к нему по такому-то адресу. Вуук предложил попытаться поступить. Мой отец изъявил согласие. Запросили автора заметки, узнали что заявление нужно подать директору училища с приложением 2-х фотокарточек, метрики и свидетельства Городского Училища. Срочно сфотографировались и послали заявления. Скоро получили ответ с подписью директора Семёнова:

-97-
«приняты», начало занятий тогда-то. Собрались, мне сшили новый костюм-тройку (новый, серый красивый костюм обошёлся в 12 рублей).

         Осенью к началу занятий мы с Вууком отправились через Гатчино в Псков. В Пскове мы сняли номер в гостинице «Рыбный базар» на берегу реки Псковы у Кремля за 50 коп в сутки. Отправились в Училище, оформились. Нашли комнату с полным пансионом по 13руб. в месяц у какой-то полковницы Финк за Баториевским проломом на берегу реки Великой, в конце Великолукской улицы.

-98-
         На курсах проходили черчение и каллиграфию, математику, геодезию, химию, агрокультуру и мелиорацию, законоведение. Преподаватели были замечательные, все окончившие один или несколько ВУЗов. Читали лекции как в Высшем Учебном Заведении. Директор Семёнов - межевой инженер и юрист читал законоведение, гражданское право, межевые законы, землеустройство живо и интересно, пересыпая лекции шутками и интересными примерами. Он же читал геодезию. Инспектор Тихомиров читал Геодезию и приборы, математик Богданов часто иллюстрировал свои лекции математическими парадоксами, вдруг приходя к результату что 2=3, или что острый угол больше тупого.

         Каллиграфию и черчение преподавал межевой инженер Коцинь – молодой блондин с бородой, а агрокультуру и мелиорацию - большой франт агроном, всегда сильно надушенный. Фамилия его забылась. Я занимался с увлечением. Всё было интересно.

-99-
    Нас было на курсах человек 40, и всё больше эстонцы. Была часть поляков, латышей и русских, но меньше. Местные жители - русские, которых было несколько человек, занимались плохо и быстро отсеялись. Жили мы все дружно и часто по вечерам ходили друг к другу в гости. В первый раз я попал в компанию молодых людей по большей части значительно старше меня. Народ был весёлый, любили пошутить, посмеяться. Но больше вели серьёзные и содержательные разговоры. Иногда осматривали достопримечательности Пскова и его окрестностей, знаменитый музей Плюшкина также иногда посещали городской Театр имени Пушкина. Весною иногда ходили в местность «Корытово» на той стороне реки Великой.

         Псков - старинный город, стоящий при впадении реки Псковы в Великую. На мысе между этими реками стоит

-100-
Кремль с громадным Троицким собором. Там же место сбора древнего вече и место вечевого колокола. Кругом города – остатки крепостных стен и башен. Много церквей, иногда малюсеньких, затерявшихся между домами. Город состоит из центра, Завеличья и Запсковья. Очень много учебных заведений. Мужская гимназия, несколько женских гимназий, реальное училище, духовное училище, духовная семинария, учительский институт, кадетский корпус, землемерное училище.

         В то время трамвая не было. Не было и городского моста через реку Великую, был только железнодорожный мост. Город был довольно грязный. В самом центре около собора, губернского правления и губернаторского дома находилась большая грязная базарная площадь. Оттуда шли 2 главных улицы - Сергиевская и Великолукская. Никаких заводов, кроме одного небольшого механического завода не было.

-101-
         На Псковском базаре я впервые познакомился с базарными жуликами, которые обыграли меня в три листика на 3 рубля (одного моего товарища на 10 рублей).

         Занимался я добросовестно и весною 1909 года сдал экзамены на круглые пятёрки. После этого нам выдали по 140 рублей и отправили на летнюю практику. 50 рублей давалось на разъезды, а 90 рублей зарплаты за 3 месяца. Мы сразу разбогатели. Меня с другим курсантом - Рясса командировали в Торопецкий уезд, к уездному землемеру Ржонжевскому.
(Торопецкий уезд: 1710: Переписная

 книга города Торопца, Торопецкого и Холмского уездов переписи торопецкого вицекоменданта Ф.М. Мусорского. (РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Д.8181). Ш.А.Б.)

         Мы с Ряссой доехали до станции «Жижицы», наняли там лошадь и добрались до имения «Пятницкое» помещика Корвин-Круковского. Там мы нашли старика землемера Ржонжевского в погонах подполковника и в чине Надворного Советника, небольшого старика с красным, пористым носом,

-102-
напоминающим несколько клубнику. Старик держал себя довольно важно. Он производил возобновление спорной межи между помещиком и соседними крестьянами. Жил он в имении в отдельном домине. Имение было богатое, с большим господским домом, громадными службами, большим количеством скота, винокуренным заводом.

         Нас поместили в соседней деревне, в избе какого-то крестьянина. Работа старика обходилась помещику, по-видимому, очень дорого. Ежедневно на работу и назад он ездил на линейке с кучером. Для установки вех, рубки просек и прочего ежедневно нанимали 10 рабочих. Старик не торопился, на работу выезжал только часов в 11. Просеки он приказывал рубить шириной сажени в 3, причём они делались чистыми как большая дорога, пни снимались, все сучки и стволы убирались, работа шла

-103-
поэтому медленно и на прохождение километра межи, на что я после, при самостоятельных работах, тратил дня 3-5, у него пошло месяца полтора.

         Работа велась по старинке. Вместо точного минутного теодолита Ржонжевский имел астролябию, которую один рабочий таскал в лукошке в сене, причём он требовал страшно осторожного обращения и почтительного отношения к этому грубому инструменту. Если он измерял угол, то никто не должен был подходить к нему, не должен был двигаться, хотя работал он по магнитной стрелке и по углам, измеряемым с точностью до ½ градуса.

         За всю практику он нас ни разу не допустил к своему дрянному инструменту. Мы только устанавливали вешки и показывали рабочим, где рубить просеку. Практика не дала нам ничего, кроме знакомства с русской деревней и крестьянами.

-104-
         Ржонжевский был надутый глуповатый человек и явно недобросовестно отнёсся к нам, хотя за нашу практику получал плату. Он не делал никаких попыток сделать нам хоть какие-нибудь указания, научить нас чему-нибудь.
         Через полтора месяца мы переехали на следующую работу на станцию Западная Двина, того же Торопецкого уезда Псковской губернии, в имение «Новинка» рижского купца еврея Бейниса Берлина. Это была большая лесная дача в 1 500 десятин с разрушенным и заброшенным барским домом и несколькими зданиями служб. Сам хозяин – миллионер - лесопромышленник жил в Риге. Ему по берегам Западной Двины и её притоков принадлежало около 30 таких же лесных дач. В Новинке жил еврей – арендатор, несколько ингушей – лесных сторожей, да иногда приезжал управляющий.

-105-
         Берлин выписал с Кавказа около 100 ингушей. Они ходили в своих бешметах, бараньих шапках, с кинжалом на поясе, с винтовкой за плечами. В полной своей кавказской форме они наводили на окрестных крестьян ужас. Сторожили верой и правдой, и когда обнаруживали хищение леса, то расправлялись зверски. Они прямо убивали пойманного крестьянина и при этом оставались безнаказанными. Их переводили в другое имение или на Кавказ и поэтому, благодаря тому, что они почти не знали русского языка, что они были похожи друг на друга и имели путанные длинные имена, следствие прекращали «за ненахождением обвиняемого». Вообще творилось вопиющее безобразие, но окрестные крестьяне боялись тронуть в лесу даже прутик, а это, по-видимому, и требовалось. В Новинке мы работали ещё 1½ месяца.

-106-
Погода была замечательная, место высокое, песчаное, сплошь покрытое сосновым лесом. Имение тянулось верст на 8 вдоль реки Велясы. Мы всегда шли утром на место работы пешком, собирая по пути ягоды. Там росла замечательно вкусная брусника, какой я после нигде не встречал. Сладкая – не хуже земляники.

         Народ в Торопецком уезде серый, тёмный, живут грязно. Пол в доме из расколотых надвое брёвен, старухи ходят с трубками, с кисетом на поясе и курят как мужчины. Говорят с особым «скобским» акцентом. Жизнь была дешёвая, и я тратил на питание очень немного. Главным образом питался молоком и чёрным хлебом, и за всё лето истратил не более 30 рублей, так что от выданных денег осталось рублей 110. На эти деньги я прожил все остальные 7 месяцев учёбы.

-107-
         Кончилась наша практика. Я съездил на недельку домой в Нарву, а затем мы возвратились в Псков. Опять встретился с товарищами и взялся за учебные занятия. Учился я по-прежнему – с увлечением, и в начале марта 1910 года сдал выпускные экзамены на круглые пятёрки. Директор Семёнов сказал нам напутственное слово, рассказал о нашей будущей деятельности и опросил, кто в какой губернии желает работать. Я заявил, что мне безразлично. Нас отпустили на месяц домой. Я повидался со своими сёстрами, родителями, с товарищами и знакомыми девушками, которые уже выросли, стали барышнями, да и сам я вырос и вытянулся - мне было более 17 лет. Отношения стали уже не детскими. Мы стали уже «барышнями» и «кавалерами».

         У нас часто бывала подруга моей сестры Алиса Акс - молодая поэтесса. Её стихи печатались в городской газете «Нарвский Листок» и в некоторых Петербургских журналах под псевдонимом «Вера Мрачинская». Бывали также сёстры моих товарищей Вуука и Крусберга.

-108-
Все они вместе с моей старшей сестрой учились в Нарвской Женской Гимназии.

         В конце марта я получил письмо за подписью директора Евгения Семёнова, в котором сообщалось что я назначен помощником землемера землеустроительных комиссий Тверской Губернии, и предлагалось явиться в Тверь в Губернскую Чертёжную к губернскому землемеру 1 апреля 1910 года. Дома меня снарядили. Папа заказал высокие роскошные болотные сапоги с зелёной суконной подкладкой, которые были очень нужны в болотистой Псковской губернии, но совершенно не понадобились мне в Тверской.

Тверь.

         В назначенное время я явился в Губернскую Чертёжную, расположенную в центре Твери на восьмиугольной площади под помещением окружного суда. Представился губернскому землемеру, межевому инженеру Шоркину. Он принял меня ласково и назначил помощником к старшему землемеру Николаю Николаевичу Крылову. Постепенно я стал знакомиться с делом.

-109-
         До знаменитого Столыпинского закона от 9-го ноября 1906 года о землеустройстве Губернская Чертёжная являлась частью губернского правления и подчинялась непосредственно межевому управлению министерства Юстиции. Возглавлялась губернским землемером и состояла из нескольких уездных землемеров, которые выполняли юридические функции, разрешая земельные споры, устанавливая новые и возобновляя старые забытые линии генерального и специального межевания. Они носили полувоенную форму и офицерские погоны, а при исполнении служебных обязанностей одевали такую же золотую цепь как судьи. Их девиз был: «каждый при своём». При Губернской Чертёжной находился громадный межевой архив с планами всех владений губернии, с межевыми книгами, надельными грамотами крестьян и т.д.

         Генеральное межевание было произведено во время Екатерины Второй, примерно в 1770 г. Все подлинные планы и документы,

-110-
написанные гусиным пером, с большими государственными гербами и с подписью: «Милостью и попеченьем императрицы Екатерины II», хранились в архиве.

         После закона о землеустройстве крестьян было организовано Главное Управление Землеустройства и Земледелия на правах Министерства, затем губернские и уездные Землеустроительные Комиссии с Непременными Членами во главе, и землемеры Землеустроительных Комиссий с их помощниками.

         Землемеры Землеустроительных Комиссий были как бы в двойном подчинении. Летом в части землеустройства – в распоряжении непременных членов, но в части техники, юридической стороны, оформления документов и прочего – в подчинении Губернского Землемера.

         Землемеры делились на старших, или производителей работы со ставкой 125 руб. в месяц, землемеров со ставкой 75 р./мес. и помощников - 50 р./мес. Кроме того уплачивалась сдельная оплата, что давало примерно столько же. Зарплата, следовательно, была чрезвычайно хорошая,

-111-
особенно если знать, что при желании одному человеку можно было хорошо прожить на 20 руб. в месяц.

         Зимой нам нужно было «подготовлять» или как говорили «соображать» дела, которые мы летом должны были выполнять. Нужно было сделать выкопировки на кальку со всех генеральных и специальных планов, прочитать и сделать выписки из межевых книг.
         Весной составлялся большой печатный план работ, где были перечислены все работы каждого землемера, и каждый подготовлял свои работы. Зимой мы работали от 10 утра до 3-х дня, но строго не соблюдали и этого режима. Я был назначен в партию Крылова вместе с другим товарищем из Пскова Кантором. Мы нашли квартиру на Гальяновой (Ныне Пушкинская. Ш.А.Б.) улице. Как я читал где-то после, эта улица названа так потому, что там была известная гостиница Гальяни, где при своих проездах через Тверь останавливался Пушкин. (Здание не сохранилось. Поставили только памятную доску: «На этом месте была гостиница Гальяни, где проездом останавливался в 1826-1836 годах Александр Сергеевич Пушкин». Ш.А.Б.)

-112-

Обедал я в очень хорошей кухмистерской на главной «Миллионной» улице по 40 коп за обед из 3-х блюд.
         В чертёжной числилось около 100 человек, причём среда была очень культурная. Почти половину составляли межевые инженеры и технологи, окончившие сельскохозяйственные институты. Был один латыш Ажин, окончивший пять институтов, хотя ему было 32 года. Были и студенты старших курсов ВУЗов. Основная же часть землемеров окончили разные землемерные училища, а группа помощников, таких как я, окончили землемерные курсы.
Я опять был самый юный. Относились ко мне все очень ласково и любовно.
         Тверь расположена в месте впадения в Волгу рек Тверцы и Тьмаки и, поэтому, подобно Пскову делится на Центр, Заволжье, Затмачье, Затверечье. Но в остальном Тверь полная противоположность Пскову. Будучи одним из древнейших русских городов, она почти не сохранила древнего облика. Тверь производит впечатление вполне современного города, правильно распланированного с прямыми улицами и прямоугольными кварталами. Замечательно чистенький

-113-
город чиновников и учащихся. Много красивых домов, роскошное «Общественное Собрание», «Дворянское Собрание», губернаторский дворец - бывший дворец Александра I, восьмиугольная площадь.
В нём очень много учебных заведений, ещё больше чем в Пскове. Юнкерское кавалерийское, епархиальное, коммерческое. Много зеленых бульваров, садов и скверов, городской сад, губернаторский сад, Желтиковская роща, набережная р. Волги. Главные улицы Миллионная, Трёхсвятская, Мироносицкий бульвар. Несколько хороших кино, хорошие театральные залы в Общественном и Дворянском Собраниях. Через Тверь проходит старое шоссе Петербург-Москва, а через Волгу проложен очень красивый висячий мост.

-114-
         Из старого сохранился только собор около губернаторского дворца, да за Волгой старый тверской отроческий монастырь, в котором, по преданию, Малюта Скуратов, по приказанию Грозного, задушил митрополита Филиппа.
Базары и торговые ряды находятся где-то в стороне и не видны.
         Промышленность здесь развита довольно значительно. Громадная текстильная фабрика Морозова, такая же фабрика Берга, Франко-Русский вагоностроительный завод, железнодорожные мастерские.
Много военных: кавалерийский драгунский полк, пехотный гренадерский полк, кавалерийское военное училище.

-115-
         Партия ст. землемера Н.Н. Крылова состояла из него и 3-х помощников: меня, Кантора и Щербакова. Наши работы на лето 1910 г. по плану были в Ржевском уезде

Работа в Ржевском уезде.

         На летние работы мы выезжали примерно 15 мая. Перед этим получали инструменты: теодолиты, штативы, планиметры, арифмометры, эклиметры, транспортиры, мерные ленты, колышки, рейки дальномеров (свёрнутые рулоном). Затем каждый заказывал себе в типографии все необходимые бланки для упрощения работ. Печаталось до 50 образцов бланков, повестки, журналы, таблицы для расчётов площадей, ведомости, акты и т.д. Печаталось всё на великолепной бумаге и стоило недорого, рублей 30 полкорзины бланков всех образцов.

         Мы выехали через Лихославль в Ржев и явились в уездную Землеустроительную Комиссию. Познакомились с Непременным Членом Владимиром Мелироновичем Боголюбовым - юристом по образованию мужчиной лет 40, гигантского роста, очень

-116-
добродушным и хорошим человеком. Получив у него необходимые указания, мы отправились на первую работу в деревню Домашино под самым Ржевом, недалеко от станции Ржев-Виндавской Железной дороги.
(ДОМАШИНО, деревня, центр одноим. сел. округа Ржевского р-на, в 3-х км к Ю. от Ржева, 150 х-в, 437 жит. (1997). В сер. 19 в. относилось к Толстиковой вол. Ржевского у. В 1859 в Д. 26 дворов, 206 жит., в 1883 - 37 дворов, 228 жит., промыслы: земледельческие работы, извоз. В 1919-21 Д. - центр одноим. сельсовета Толстиковской вол. Ржевского у. По переписи 1920 - в Д. 51 двор, 274 жит. В марте 1943 на участке Новосёлово - Появилово, Чачкино - Д. части 274 с.д. вели ожесточенные бои за освобождение южной окраины Ржева. В совр. Д. - администрация сел. округа, центр. усадьба к-за "Новая жизнь", нач. школа, дет. сад, ДК, б-ка, медпункт, отделение связи, столовая, магазин. Уроженец д. Появилово Домашинского округа - Герой Сов. Союза И. П. Зрелов (р. 1925). – Ш.А.Б.)

Там мы все поселились в большом доме одного богатого крестьянина. Работа наша как всегда заключалась в:
         1) обходе окружной межи,
         2) съёмке внутренней ситуации,
         3) подсчёте координат,
         4) подсчёте площадей,
         5) составлении плана,
         6) установлении на сельском сходе порядка раздела земли на отрезки и хутора, и в намётке места для каждого домохозяйства,
         7) отводе в натуре этих участков, с установкой межевых знаков – столбов с государственным гербом,
         8) оформлении общего плана, из которого каждый хуторянин потом получал выкопировки – планы и крепостные документы.
В Домашине мы работали около месяца. За это время к нам приезжал какой-то английский профессор, член английского парламента,

-117-
изучавший ход земельной реформы в России. Приезжал также какой-то высокий чиновник Главного Управления Земледелия и Землеустройства Кофод.
Я снимал для него план земель с указанием 50 полос, которые имел один крестьянин до разверстания на хутора, и одного участка, который он получил после размежевания.

         Мы часто ходили гулять во Ржев. Город разделён Волгой на 2 части, которые назывались ещё со времени удельных княжеств, «Князь Дмитриевская» и «Князь Владимирская» стороны.
Это был довольно большой, но типично уездный город, с большой базарной площадью, торговыми рядами в центре и пыльными улицами. Были здесь свои купцы-миллионеры. Была знаменитая гостиница Немирова в громадном трёхэтажном здании со своей электростанцией, кино, большим двухсветным театральным и танцевальным залами, с номерами от 1 до 5 руб. в сутки, роскошно обставленными,

-118-
и с очень хорошим рестораном. (http://rzev.ru/modules/photo/viewcat.php?cid=10&min=90&orderby=clicD&show=30) (Ш.А.Б.- Когда-то Ржев был одним из самых театральных провинциальных городов России... Ещё в XIX веке купец Немиров построил здесь роскошное здание - с партером, галереями и ложами для образованной публики. Постоянно приезжали с гастролями московские труппы и звёзды экрана: Вера Холодная и Иван Мозжухин. Во время войны ржевскую труппу эвакуировали в Кимры, и она так и не вернулась, просто некуда было возвращаться. Сейчас на месте бывшего гордрамтеатра лишь запорошенные снегом аттракционы, но эту площадь в самом центре Ржева по-прежнему называют театральной, хотя театра нет и в помине 60 с лишним лет. Ржев сейчас восстанавливает театр всем миром: Здесь уже существует театральная студия, которая могла бы стать ядром будущего храма культуры).

 

         Мы останавливались всегда в этой гостинице. Причём характерная черта: хозяин Немиров всегда сам сидел в буфете ресторана. Тут же почти всегда находились его три дочери.
По нашему желанию нам, человекам четырем-пяти устраивали специальные киносеансы днём, и показывали картины по нашему желанию, и это стоило не очень дорого.

         В залах гостиницы часто устраивали балы офицеры стоявшего в Ржеве уланского кавалерийского полка и лихо отплясывали мазурку.
Но вообще Ржев - довольно скучный и не очень красивый город, хотя само местоположение на высоких берегах Волги довольно живописное.

-119-
         Окончив работу в деревне Домашино мы переехали в деревню Большое Мечино Завидовской волости, километрах в 30, в южной части уезда по соседству со Смоленской губернией. Всё остальное лето нам предстояло работать там, в районе станции Оленино Моск. ВШУ Рыбинской железной дороги. Мы размежевали там деревни Б. Мечино, Полуденные нивы, Большую Медведицу, Буболевку, Клетищенские нивы.
         Уже из Большого Мечина меня откомандировали на самодеятельные работы в деревню Полуденные Нивы. Остальные работники партии (Крылов с помощниками) остались в Б. Мечине. Дальше я работал самостоятельно числясь в партии Крылова, а через несколько месяцев был произведён в землемеры со ставкой 75 р./мес. Работа мне нравилась. Местность была сухая, высокая. Почти всё лето я работал в сандалиях. Целые дни на свежем воздухе и на солнце. Работал с увлечением, часов по 18 в сутки. Работа шла быстро и гладко. Непременный член Боголюбов

-120-
относился ко мне с отеческой любовью, часто приезжал из Ржева, радовался моим успехам и настоял на производстве меня, мальчика не достигшего ещё 18 лет, в землемеры. Жил я в крестьянских избах, конечно у наиболее зажиточного крестьянина в деревне. Питался по спартански - чёрным хлебом и молоком, изредка ещё сырыми яйцами. Меня это вполне удовлетворяло, во-первых потому, что я всегда очень любил молоко и оно мне нравилось более чем всякие супы. Кроме того заводить стряпню в деревне, когда крестьяне заняты своими полевыми работами сложно. Молоко я уничтожал кувшина 2-3, т.е. примерно литров 3 – 5 в день. Иногда только покупал сладости – шоколадные конфеты. Воды и чаю в течение летних полевых работ я в рот не брал. За молоко и хлеб я платил хозяину обыкновенно рублей 8-10 в месяц. Крынка молока стоила 10 копеек, и столько же каравай хлеба.

-121-
Конечно часто некоторые крестьяне, особенно в начале работ, приходили с подношениями – принося какую-либо жареную курицу. Но я, чтобы не обидеть их принимал это, но платил, и такие попытки прекращались. Попутно могу сказать, что за все 6 лет работы в качестве землемера я не брал от крестьян ни на грош ничего даром.

         Часто из литературы приходится читать о взяточничестве чиновников, а также и землемеров. Здесь условия были очень благоприятными для этого, но мне кажется что у нас, насколько я знал других землемеров, этого совсем не было.

         Землемеры были очень хорошо обеспечены, а крестьяне бедны и безденежны. Жили они и питались прилично, но денег неоткуда было им взять, если корова и лошадь стоили по 10-20-30 рублей.

         Народ здесь много культурней, чем в Псковской губернии. Избы большие, чистые. Летняя и чёрная, то есть зимняя. Полы чистые, из досок. У более зажиточных крестьян в чистой избе бывало большое зеркало и венские стулья.

-122-
         Женщины в большинстве были неграмотны, а из взрослых домохозяев - мужчин, по крайней мере половина – неграмотна. Только подрастающая молодёжь училась почти поголовно в земских сельских школах.
Земские школы были повсеместно, на расстоянии не более 3-х километров от любой деревни.

         В начале ноября мы возвращались в Тверь. Там мы производили друг у друга т.н. «освидетельствование» дел, т.е. проверку правильности технического выполнения работ, оформления документов, увязки углов, подсчёта площадей, расчёта координат и подсчёта сдельной оплаты. За этот первый летний период я заработал сдельно, кажется более 800 руб.

-123-
         Денег у меня было более чем достаточно, и я весь избыток послал домой отцу и сёстрам.

         Мне очень хотелось получить высшее образование, поэтому я предполагал подготовиться и сдать экзамен на аттестат зрелости, а затем поступить в ВУЗ. Этот экзамен в то время был очень труден, особенно для тех, кто не учился в гимназии. Многие сдавали по 5-6 лет подряд и все «срезались». Это было и понятно, т.к. человек пришедший со стороны, не знающий требований и «коньков» отдельных преподавателей, был в менее выгодном положении чем свой гимназист, кроме того, мне приходилось сдавать экзамены за весь курс, включая и предметы первых классов.

         Летом 1911 года я опять работал в Ржевском уезде, с таким же удовольствием и успехом.
При объезде землеустроительных работ, меня, в селе Завидово, посетил Тверской губернатор фон Бюнтинг Н.Г. (трагическая судьба. Ш.А.Б.). Мужчина громадного роста, очень важный, он приезжал с порядочной свитой: становые, исправник, Боголюбов, чиновник особых поручений, несколько троек, верховые.
         А зимой 1911-12 года я нашёл хорошего преподавателя Михаила Николаевича Орлова, очень знающего человека лет 35, исключённого из ВУЗа за политическую неблагонадёжность и специально занимающегося подготовкой на аттестат зрелости.

         Он брал дорого, по полтора рубля за час, но готовил очень хорошо и по всем предметам имел большой опыт. Я занимался у него 3 раза в неделю по 2 часа день и платил по 36 руб. в месяц. Занимались мы латинским, немецким и фран-

-125-
цузским языками, русским и математикой.

         Как-то в разговоре с одним из наших ревизоров, межевым инженером Николаевским я сказал, что готовлюсь на аттестат зрелости. Через некоторое время меня вызвал губернский землемер Шорин, сказал, что он очень одобряет мой план, но что переутомляться не следует, поэтому он, как и Николаевский, просят меня службы не посещать до весны. Весной же только подготовить свои будущие работы. Мне осталось только поблагодарить. Так я учился всю зиму. На работу же приходил изредка, по каким-либо срочным делам или 20 числа за жалованием.

Дела шли хорошо.

         Снимал я хорошую комнату и платил рублей 20 в месяц с услугами и с хорошей обстановкой. Квартиры тогда были дороги. Обедал я помесячно в первоклассной «Центральной

-126-
гостинице по 12 руб. в месяц, учителю давал 36 руб. в месяц. На ужин и завтрак я брал какие-либо закуски, сыр, колбасу, масло, булки. Это стоило рублей 6 в мес. И на мелкие расходы уходило ещё рублей 10. Итого по 84 руб. в месяц в зимнее полугодие, а летом по10. Итого в год 84*6 + 10*6 = 564 руб., а зарабатывал я около 2000 руб. Остальные деньги в сумме около 1400 руб. посылал отцу.

         Благодаря этому, материальное положение семьи значительно улучшилось. Старшая сестра Арманда училась в гимназии. К 1915 году отец уплатил свой долг, построил маленький отдельный домик в 3 комнаты, купил пианино. В 1916 году отец оставил свою работу ночного сторожа.

         Летом 1912 я опять работал в Ржевском уезде, а в 1913 году – в Осташковском, в большой партии ст. землемера Лохова. Мы производили там раздел земель между селениями около села Селижарова, (56.85573,33.4551) при слиянии рек Селижаровки и Волги.

-127-
Жил я в 7 верстах от Селижарова в деревне Алёшино (теперь нет. Ш.А.Б.).

         Часто я проводил время в Селижарове, где наша компания состояла из семьи Лохова, семьи капитана Козловского – скульптора с франтихою женой, семьи земского страхового агента Качалова и семьи провизора аптекаря Гиршрельда.

         Ездили вниз по Волге в село Большую Кошу, (56.73917,33.73223) в другой раз - в Осташков. Были в знаменитой Ниловой Пустыни и на острове Городомля (57.20050,33.06679) на озере Селигер.

         Иногда с сыном Гиршрельда, окончившим среднюю школу и готовящимся в ВУЗ, мы занимались математикой, решая задачи по учебникам Шмулевича.

-128-
          Осенью я переселился в одну из деревень около Селижарова. Там жила молоденькая учительница Надежда Николаевна Кирсанова. Мы с нею подружились, все вечера проводили вместе, читали книги, варили сливки, беседовали.

         Зимой 1913-1914 г. я усиленно готовился и весною приступил к сдаче экзаменов на аттестат зрелости.
         Тверская Классическая Гимназия находилась в громадном 4-этажном корпусе около собора и губернаторского дворца. Директор – Чернышёв. Экзамены продолжались 1½ месяца. По литературе была дана тема сочинения, кажется «Лишние Люди» в русской литературе.

Русский язык был одним из самых трудных. Не допускалось в сочинении ни одной ошибки, грамматической или в знаках препинания.

-129-
         Математика для меня не представляла затруднений. По французскому и немецкому языкам письменный экзамен производился так: читали на иностранном языке рассказ 2 раза, а потом нужно было написать пересказ на этом же языке.

         По латыни нужно было сделать любой перевод из Овидия, Горация, Цезаря, Тита Ливия или Цицерона. Нам дали на экзамене перевод одной страницы из двадцатой книги Тита Ливия, где говорилось о переходе Ганнибала через Альпы. Экзамены по каждому предмету были и письменные и устные. Они кончились для меня благополучно. По математике – все пятёрки, русский - четвёрка, языки: латынь четыре, немецкий и французский по тройке.

-130-
         Экзамены потребовали от меня страшного напряжения. Вначале я занимался часов по 18 в сутки, но в конце полутора месяцев так устал, что к немецкому и французскому почти не готовился, и занимался часов по 6 в сутки. Дольше мозг отказывался работать.

         Но в конце июня я уже имел в кармане аттестат зрелости, и решил с осени поступить в ВУЗ. В какой – ещё не решил. По моим склонностям более подходил институт гражданских инженеров или путейский, но тогда нужно было бросить службу и лет 5 жить на свои средства.

         Я решил продолжать работать землемером и поступить на юридический факультет Московского Университета.

Подал заявление и был принят.

-131-
         Летом 1914 года я работал в Весьегонском уезде. Весною из Твери переехал в город Красный холм (58.06657,37.11903) - маленький городок, соединённый с сетью железных дорог. Весьегонск же железнодорожного сообщения не имеет. Из Красного Холма переехал за реку Мологу в деревню Пловское. Туда приехали ко мне погостить сёстры Арманда и Леонтина. Мы очень весело провели с месяц, гуляли по лесам, пели и наслаждались на лоне природы. По соседству, в деревне Городище работал землемер И.И. Крылов с помощником Фаддеевым, жил лесничий, и ещё целая группа сельской интеллигенции. Мы часто бывали там. В Пловском нас застало начало бедственной войны 1914-1918 г. Сёстры сразу поехали на лошади до ст. Санково за 150 вёрст,

-132-
но возвратились назад, т.к. вследствие мобилизации железные дороги были перегружены, и пассажирское движение прекращено. Уехали они только через 2 недели. Сразу было прекращено золотое обращение. Вначале цены на сельхоз продукты упали: так яйца подешевели с 1½ рублей до одного рубля за сотню. Казна стала скупать сало по высокой цене, а крестьяне стали уничтожать скот. Так, например, в одной деревне при мне крестьяне резали старых лошадей десятками, и лошадь стоила дешевле шкуры. Потом цены стали неуклонно расти.

         В 1915 г. я летом опять работал в Ржевском уезде и встречался со знакомыми барышнями (Тася Павлова, Пашкова), а осенью этого же года в Новоторжском уезде. Посетил город Торжок знаменитый своими сафьяновыми сапогами, о чём говорил Гоголь в Мёртвых Душах». Между прочим

-133-
он упоминает и Весьегонск, в котором мне позже тоже пришлось работать. Летом 1916 я работал в Тверском уезде, в 20 километрах от Твери вниз по Волге. Проводил там раздел земель между селеньями, расположенными на правом берегу реки в районе пристани. В качестве рабочих мне было дано человек 15 военнопленных немцев. Народ был культурный, работали хорошо и дело шло прекрасно.

         Примерно в августе работа моя была прервана призывом в армию.
         Во время работы в Твери моими начальниками были губернские землемеры и их помощники: Шорин Иван Михайлович, который впоследствии покончил жизнь самоубийством, Песоцкий – генерал, действительный статский советник, Никольский Николай Алекс., Суров, Гаварецкий. Все они относились ко мне хорошо. По образованию все они были межевыми инженерами, окончившими Московский Константиновский межевой институт. Гаварецкий был несколько заносчив и несимпатичен мне.

-134-
         Особенно славным был Непременный член Губернской Землеустроительной Комиссии Аполлон Афонасьевич Лохвицкий, лет 35,окончивший Межевой Институт, Сельскохозяйственный Институт (Тимирязевскую академию), и юридический факультет Университета. Он, приезжая летом ко мне, всегда интересовался моими работами, занятиями и успехами, так же как и Непременный Член Ржевской Уездной Землеустроительной Комиссии. Они по-родственному обнимали и целовали меня, что не могло не трогать.

Университет.

-135-
         В 1914 году меня зачислили на юридический факультет Московского Университета. Осенью я поехал в Москву и подал там заявление, внёс плату, оформился и стал студентом. Чтобы это оформить и внешне, я надел студенческую университетскую фуражку. Из Твери мы поехали вместе с моим сослуживцем, межевым инженером Ивановым, очень славным человеком, который тоже хотел окончить юридический факультет. Жили мы в гостинице на Моховой, почти против университета. Познакомились с некоторыми товарищами студентами и ходили в гости, Обедали в студенческой столовой расположенной рядом, между Моховой улицей и Кремлёвской стеной. Там обеды были очень хорошие и дешёвые, можно было пообедать и за

-136-
25 копеек, и за 5 копеек. Хлеб – бесплатный. Помню, какое большое впечатление произвело на меня студенческое обращение «товарищ», которое тогда было как бы студенческой привилегией, больше его никто не употреблял.

         Мы прожили там пару недель, прослушали несколько лекций, приобрели необходимые учебники первого курса и я уехал на работы. В дальнейшем я ездил в Москву только на сдачу зачётов и экзаменов или для сдачи письменных работ. Побывал как-то со знакомыми студентами медиками на их факультете. В первый раз производит сильное впечатление их анатомический театр с разложенными по столам трупами, висящие на стенах копчёные и раскрошенные части человеческого тела, склады с разложенными по полкам человеческими костями и т.д.

Мои тверские друзья.

-137-
         В Твери я сблизился с несколькими товарищами, и свободное время мы проводили вместе. Это были Павел Крусберг, Павел Эльбрехт, Эдуард Пломипу. Мы совершали загородные прогулки на велосипедах, посещали театр и маскарады, весной ежедневно гуляли в городском саду. Мы познакомились с компанией учительниц – это были Лиза Куркова, сёстры Паншины и ещё несколько барышень. Одна из их подруг была замужем за главным механиком текстильной фабрики Берга - Ожогиным. У них была большая квартира при фабрике за Тьмакой и обыкновенно мы собирались там. Играли в разные игры, танцевали, слушали граммофон и просто бесились, поднимая шум и возню. Иногда мы совершали далёкие загородные прогулки.

-138-
         Хозяин квартиры был, по-видимому недоволен тем, что происходит у него дома, и никогда в этом не участвовал. Всегда в те дни когда нас приглашали он был на фабрике и даже если мы гостили до полуночи, дома не появлялся. Жена не особенно скрывала своё равнодушие к мужу и, по-видимому, не желала с ним считаться. Здесь происходила какая-то семейная драма. Они были молодые и интересные люди. Он, по-видимому, сильно страдал и был всегда мрачен, а она веселилась и вела себя как барышня, позволяя себе иногда некоторые шалости и вольности. Мужа мне было искренне жаль.

-139-
         Слишком уж пестра моя жизнь, не так уж много прожито, но очень много пережито. Мировая история редко знала такие бурные и богатые событиями периоды как тот, в котором мне пришлось жить. А я был в самом центре событий. Чтобы описать всё пережитое и виденное более или менее подробно – нужно написать десятки томов. Поэтому я ограничусь простым перечислением фактов.

         Подводя итоги Тверскому периоду своей работы, хочу только добавить: к 1916 году, т.е. к 23-м годам своей жизни я подсчитал, что заработал около 12 000 руб. Израсходовал тысяч 4-5. Остальное послал родителям и сёстрам на улучшение их быта и на окончание образования сестёр. Часть денег осталось и у меня. Суммы эти, по тем временам были весьма значительны, особенно

-140-
для такого юнца, каким был я.

         Страсть к книгам владела мной уже тогда. В Твери я часто посещал книжные магазины и лавки букинистов и собрал себе порядочную библиотеку, часто выписывая книги от букинистов и из Петербурга. Библиотеку эту в 16 году я перевёз в Нарву, где отец, имея теперь больше свободного времени, читал книги с удовольствием. Всё это сгорело в 1918 году.

         В 1915 году я, по совету одного знакомого преподавателя Московского Университета, поехал в Москву, в Ярославско - Костромской поземельный банк на торги, и купил в Кинешемском уезде Костромской губернии на берегу Волги имение одного разорившегося помещика в 600 десятин (600 гектар) за 12 500 рублей. Там было 500 десятин леса,

-141-
дом и завод сухой перегонки дерева. Говорили, что это совсем даром. Через некоторое время я передумал, службу и учение мне бросить было невозможно а, следовательно, невозможно хозяйствовать в деревне, и я переуступил имение банку за свою же цену.
(Кинешемский уезд — административно-территориальная единица Костромской губернии Российской империи и Иваново-Вознесенской губернии РСФСР, существовавшая в 1778—1929 годах. Уездный город — Кинешма. Ш.А.Б.)
         Зимой 1912-13 года я ездил на «подготовку дел в Ржевском уезде» и попал во дворец богатого помещика Сабурова. Жил у него недели 2. У него было имение в 3000 десятин, расположенных на правом берегу Волги, в 12 км от Ржева вверх по течению. С роскошным трёхэтажным дворцом, церковью, громадными каменными службами и парком.
(ПОДОЛ. Нагорская вол. Калязинский уезд.
Владел. - Сабуров Петр Иванович, камер-юнкер, надворный советник.
В состав имения входили деревни Волковойня и Новая.
- Описание имения. 1858 г.- ГАТО. Ф. 148. Оп. 1. Д. 716. 16 л.
- О продаже имения И. И. и П. И. Сабуровых Подол, Волковойня и Новая в Калязинском уезде // Твер. губ. ведомости. - 1859. - № 47. - С. 626; № 48. - С. 641; № 49. - С. 657; 1860. - № 47. - С. 628; № 48. - С. 645. Ш.А.Б.)

-142-
         Как-то он меня пригласил к себе в кабинет и сказал, что хочет мне сделать очень выгодное предложение. 2 его брата - генерала живут в Петербурге. На имении долг, здоровье неважное и хозяйствовать трудно. Он хочет продать имение окрестным крестьянам, для чего землю нужно разбить на участки и организовать продажу через Крестьянский Поземельный банк. Можно сделать всё в одно лето. За землю он хочет получить 300 000 руб., мне предлагает 30 000 руб. Я обещал подумать, но потом не решился уволиться, и вообще не хватило решимости, хотелось учиться, да и очень молод был.
         Потом взялся другой человек, и заработал около 50 000 руб. за 1 год.

-143-
         Году в 1911 было получено предложение от правительства США поехать туда на размежевание прерии, причём предлагалась очень высокая зарплата – не помню точно какая. Была у меня мысль поехать, но потом также отказался.

 

Отец.

-144-
         Отец мой, Ян Йозепович Селль родился в деревне Химмасте (58.08668,27.1029) Старо—Койольской волости Ведроского уезда Эстляндской губернии Wove kreisis, Wana Koivla Wallas X Himmaste Kulas). Были у меня даты его рождения и смерти, но сейчас всё это в Ленинграде. Родился около 1855 г., умер около 1933 г. – 78 лет от роду. Дед и все его предки были безземельными крестьянами (sauna mehed), которые всегда работали батраками у помещиков или зажиточных крестьян. В той же деревне жил известный будущий просветитель Эстонии и эстонский патриот доктор философии Курт. Сын зажиточного крестьянина. У моего отца было 5 братьев, но во время его детства они уже были все взрослые, жили отдельно от отца. Он же был самый младший брат. Отец в это время женился во второй раз, и он попал на попечение очень строгой мачехи.

-145-
         Родители моего отца жили в бедных избушках – банях и работали у более зажиточных крестьян. Он учился в школе всего одну зиму, научился только читать и писать. Работал с самого детства пастухом, а потом работником. Все его братья рассеялись в поисках земли по России, кто в Вологодскую губернию, кто в Сибирь.

         Отец рассказывал, что дед его был какой-то знаменитый на всю округу силач. Вспоминал один непонятный случай из своего детства. Он боялся очень матери. Однажды без разрешения убежал с ребятишками в лес за пару километров. Шалили, собирали ягоды. Вдруг слышит, мать зовёт его жалобным, плачущим голосом. Он испугался. Бежит искать мать за один куст, за другой – нет. Побежал домой, уверенный что дома попадёт. Выбегает из леса около дома, а их жилище горит как свеча. Как рассказала мать, она прибежала с поля когда их избушка горела. Уверенная что он остался в пламени, кричала и звала его, бегая вокруг пожара. А он услышал это в лесу, за несколько километров.

-146-        

Двадцати одного года отец был призван на военную службу в Печорский пехотный полк, в город Нарву.
(92-й Пехотный Печорский полк. Сформирован в г.Нарва. 1803 г. Апреля 29. на гренадёрском положении 1-й и 3-й Морские полки. 1864 г. Марта 25. Переформирован и получил название 92-го. История полка. Полковой праздник 9 мая. Ш.А.Б.)
 Он не знал ни слова по-русски. Было трудно. В свободное время, по вечерам он усиленно учился, доставал книги и читал. Изучил русский язык и даже немного понимал по-немецки. Писал он красивым почерком и по-эстонски, и по-русски. Четыре года был на военной службе. В последние два года давали отпуска, тогда он работал на постройках в качестве чернорабочего и каменщика.

         После военной службы остался в Нарве, т.к. на родине нечего было делать, и поступил рабочим на Нарвскую Кренгольмскую Мануфактуру. Там он женился на моей матери. Был он человек замечательный во всех отношениях.

         Я чувствую, какое счастье иметь такого отца. Он был очень способен, легко всё схватывал и понимал, был на все руки мастер – работал как каменщик и плотник, и столяр, и маляр, и сапожник и переплётчик. Всё что он делал - он делал очень хорошо: лучше и прочнее, чем специалист - мастер. Но при том он был очень стеснительный и скромный,

-147-
сердечный и бесконечно добрый.

         Стеснялся нам, детям, показывать свою любовь. Никогда не целовал, не навязывал своё общество. При чтении трогательной истории на его глаза навёртывались слёзы, причём ему всегда видимо было неловко, и он старался незаметно смахнуть слезу. Не один раз он приводил какого-нибудь нищего, слепого или беспомощного старца, сам кормил его, и с влажными глазами слушал рассказ о том, как его бросили дети или как он потерял семью.

         У него была большая жажда знаний. Не имея никакого школьного образования и вечно занятый заботой о хлебе насущном для семьи, он каждую свободную минуту использовал чтобы что-нибудь узнать, много читал и знал многое из разных областей знаний. Кроме того, у него был большой природный ум и здравый смысл.

         Когда он потерял работу на Кренгольмской Мануфактуре и ему посоветовали заняться торговлей открыв мелочную лавку, какие у нас были чуть ли не в каждом доме, он отказался, сказав что этого не может по своему характеру. Торговля казалась ему всегда связанной с обманом.

-148-
         Он не мог зарезать курицу или даже видеть такое. Этим всегда занималась мать.
Он испытывал священный трепет перед наукой и глубочайшее уважение к образованному человеку. Чувствовалось что он их считает как бы высшими существами – некоторых рабочих, которые дали своим сыновьям высшее образование (а такие встречались, может быть в количестве человек десяти на фабрике) он отзывался с великим почтением. Он никогда не позволял себе грубых шуток, и вообще на вид был суровый – никогда не хохотал, но улыбался, шутить любил, но при этом сохранял серьёзное лицо, и только по глазам было видно, что он шутит. Глаза у него умели хорошо смеяться.
         Он был убеждённым противником табака и вина, хотя сам курил, и иногда в компании выпивал. Он говорил, что курить начал по глупости на военной службе, а бросить не хватает силы воли. Выпивал он только по какому-либо торжественному случаю, всегда в меру. Никогда не бывал пьян. Выпив, становился сонным и ложился спать. Всегда был очень деликатен и сдержан, и никого не мог обидеть словом, шуткой или насмешкой.

-149-
         Никого из родственников со стороны отца я не видел никогда. Отец и мать его умерли до моего рождения, и мой отец говорил, что они похоронены у себя на родине, где он поставил на их могиле такой же капитальный чугунный крест, как и на нашем кладбище, где он сейчас и сам покоится. Если бы я попал в Эстонию в эти места, то может быть нашёл бы по этому кресту могилу своих деда и бабушки.

         Отец очень любил музыку. Иногда он играл на гармони, когда матери не было дома, т.к. она не терпела этого, хотя отец играл неплохо. Помню, однажды она выбросила гармонь и повредила её при этом.

         Табак отец курил всегда один сорт «Заказной Табак», довольно хороший, а папиросную бумагу брал французскую, дорогую, в маленьких книжечках с замочком и старался не курить в комнатах.

Мать.

-150-        

Мина Матвеевна, урождённая Винт, родилась в Везенбергском (Rakvere) уезде. Была дочерью плотника, рабочего какого-то баронского имения. Она была года на два моложе моего отца, следовательно родилась около 1857 г. и была ещё жива перед войной 1941 г. Т.е. я потерял с нею связь когда ей было 84 года.

         С детства моя мать работала нянькой и прислугой в Нарве.

Там с нею и познакомился отец. Она представляла ему полную противоположность, и вряд ли можно было бы найти более несоответствующую друг другу пару.

         Она была неглупа в том, что касалось практических вопросов, была очень энергична, делала всё по хозяйству быстро и хорошо, но не обладала способностью глубоко вдумываться во что-нибудь, или глубоко чувствовать. Это была ординарная малокультурная женщина. Хотя она была, как все эстонцы, хорошо грамотна, ежедневно читала газету, а иногда и интересные книги.

-151-
         Было в ней достаточно хитрости, лживости и сварливости. Если к отцу все относились с большим уважением, и о нём я никогда ни от кого не слышал ничего кроме похвал, то она с удовольствием заводила неприятные разговоры, а если нужно, то и ввязывалась и в ссоры (хотя это было очень редко), но всегда держалась в приличных пределах, ограничиваясь обменом несколькими «любезностями».

         Никакого влияния на наше воспитание она не оказала. Не чувствовалось чтобы она когда-нибудь хотела дать хороший совет или сообщить что-либо полезное. Без отца мы бы выросли как трава полевая. Она по всей вероятности любила детей, подчиняясь инстинкту матери, но разумной человеческой любви, как я её понимаю, у неё не было. Если в отце чувствовался добрый пастырь, который никогда не упускал из виду всех детей, всегда думал об их интересах, о том, как их воспитать, как направить на путь истинный, то мать никогда об этом не заботилась.

-152-
         Отца она пилила по всякому поводу, и ссоры происходили довольно часто. Мать была всегда нападающей стороной и всегда неправа, и мне было от всей души жаль отца, но он терпеливо переносил её ворчание и ругань. И редко отвечал.

Военная служба.

-153-
         В августе 1916 г. я получил извещение Тверского военного начальника явиться для отбывания воинской повинности. На окончание работ и сдачу дел дали 2 недели.

         Меня это ничуть не огорчило. Было как-то интересно узнать и военную службу. Сдал дела, явился. Вместе с пятью другими Тверскими студентами получил направление к Московскому воинскому начальнику в Крутицкие казармы и литер на перевозку до Москвы «поштучно» («попудно», было на бланке зачёркнуто) пяти человек.

         Приехал. Воинский начальник сообщил, что выпуск в студенческой школе прапорщиков отложен, и нужно явиться через 2 недели. Переночевать можно в пустой казарме. Было поздно, деться некуда. Вошли в казарму и не успели переступить порог, как нас закусали блохи. Смотрим, на полу около нас прыгают тысячи блох. Я пошёл в ближайшую гостиницу. Спал очень плохо, т.к. принёс собой порядочное количество блох. Чтобы использовать свободное время уехал в Нарву к родителям.

-154-
         В назначенное время явился опять, и был направлен в третью Московскую студенческую школу прапорщиков, расположенную, как и I и II-я, в Александровских казармах - за Серпуховской Заставой. (Мемуары, о 3-й школе прапорщиков в т.ч. - Герасимов Михаил Никанорович Ш.А.Б.).
Началась учёба. В первый день нас разбили по росту на 4 взвода. Всего нас было в школе около 200 человек. По росту я был 57-м (рост у меня 173 см, вес 71 кг.) и попал во второй взвод, седьмым с правого фланга. Первые дни на поверке с непривычки некоторые падали в обморок, потом это прошло. Нас одели в форму, выдали винтовки. Начались занятия. Начальником школы был полковник Дрейер. Курсовые офицеры I взвода - капитан Окулич, наш шт. капитан Полуэктов, III - кажется поручик Ольшевский, IV – не помню. При каждом взводе был ещё помощник Курсового офицера – прапорщик.

         Вначале всё внимание было обращено на приобретение военного вида и выправки, повороты, шагистику и отдание чести. До усвоения этого невозможно было выйти в город. Через 2 недели нас стали по воскресеньям увольнять в отпуск. Проходили мы тактику, топографию, артиллерию, винтовку, револьвер, пулемёт, строй, Уставы: строевой, дисциплинарный, гарнизонной службы, и всего около 15-ти.

-155-
         Дела было много. Строевые занятия велись на площади перед казармами. Стрельбы - в тире. Полевые занятия за городом на Серпуховском шоссе около деревни Котлы, за окружной железной дорогой. Наш курсовой офицер Полуэктов был страшный неврастеник, многократно раненый на войне, с разбитой челюстью. Любил чтобы во время переходов в строю за город все дружно пели. Если ему что-либо не нравилось, то командовал «отставить» и заставлял идти «смирно» несколько километров. Это было очень трудно, так как винтовку приходилось держать в левой руке неподвижно. Удивляюсь, как народ выдерживал. В поле он тоже в этих случаях заставлял бегать вперёд и назад около себя, пока все не станут мокрыми. Но большей частью учение проходило в довольно мирной дружеской обстановке, особенно в поле, где мы были как на даче.

         Каждый побывал в боевом охранении, в заставе, в авангарде и арьергарде, при наступлении и отступлении, а также

-156-
в роли взводного, ротного, батальонного и полкового командира. Наносили кроки местности, писали донесения.

В поле производили топографические съёмки. Наблюдали как рвутся гранаты. Сами не рыли, но смотрели готовые окопы и укрепления. В большой привал обедали из походной кухни на лоне природы.

Кормили нас очень хорошо и вкусно 4 раза в день. На первое – суп мясной или молочный, на второе мясо жареное или мясные котлеты с гарниром, на третье – сладкое, кисель или компот и кофе или чай очень сладкие в неограниченном количестве (так же как и суп).

Завтрак. Утром булка, масло, кофе и 1 блюдо (например, каша с маслом или мясные котлеты).
Вечером ужин и чай с булкой.
На кухне мы дежурили по очереди, от каждого взвода по человеку. Раскладка продуктов была написана мелом на классной доске в столовой, и дежурные были обязаны её проверять.

-157-
По вечерам мы собирались все вместе. Среди 200 человек было много талантливых рассказчиков и начинались бесконечные анекдоты. Были конечно всякие, и остроумные и сальные. Народ был разношерстный, студенты университетов, институтов, консерваторий, художественных ВУЗов и т.д., сыновья и очень богатых и бедных родителей. Жили дружно.

В воскресенье мы уходили в город, причём страшно боялись пропустить офицера или генерала, не отдать честь и получить замечание. Особенно пугали Командующим войсками Московского военного округа генералом Мрозовским, который якобы за малейшее упущение прямо отправляет на гауптвахту. Страшно было получить замечание за неотдание чести, или неправильное отдание, за одежду и т.д. О всяком замечании нужно было по возвращении докладывать дежурному офицеру, который непременно налагал взыскание или на несколько часов «под винтовку» – это значит стоять «смирно» с винтовкой на левом плече и с ранцем на спине (с полной выкладкой) без единого дви-

-158-
жения часа два, или несколько раз по два часа. Более 2-х часов не ставили, т.к. невозможно было выдержать, или могли лишить отпуска по несколько недель, это казалось ещё хуже. Нас, как юнкеров, величали «господа юнкера», а не «молодцы», а мы офицеров называли по уставу - не «ваше благородие» и т.д., а «господин поручик», «господин полковник» и т.д. и только генералов называли, как и офицеры «ваше превосходительство» или «высокопревосходительство». Перед генералами нужно было становиться «во фронт».

В воскресные дни я с товарищами ходил в театр, кино, бродил по Москве или иногда посещал Тасю Павлову, с которой познакомился в Ржевском уезде, отдыхавшую там на даче. Она имела уютную квартиру в 4 комнаты у Страстной (Пушкинской) площади. Её подруга, жена офицера жила на Петровке. Иногда я у них проводил время довольно весело.

Как-то я посетил своего товарища Эльбрехта, который учился в Алексеевском военном училище, и Крусберга. Последний служил

-159-
в качестве простого солдата в запасном полку и готовился к отправке во Францию. Скоро он и был отправлен в Салоники, а затем во Францию. После войны он возвратился в Нарву и вскоре умер.

По всем предметам и стрельбам я был одним из первых, и выпускные экзамены сдал на сплошные пятёрки. По строевым занятиям дело шло несколько хуже. Но школу я окончил хорошо, и в приказе по округу о производстве в прапорщики, где юнкера перечислялись в порядке успеваемости, моя фамилия стояла второй.

За месяц до окончания школы появилась масса портных, сапожников, шапошников – частников, которые принялись нас обшивать и обувать. Ко дню выпуска всё было готово. Мы получили тёплые шинели, летний и зимний костюмы – оба суконные, фуражку и папаху из серого каракуля, простые и хромовые сапоги, тёплые фуфайки,

-160-

6 пар белья и носков, спальный мешок, чемодан-вьюк, раскладную кровать в чехле, револьвер, шашку, погоны, шпоры, значок об окончании школы - серебряный в виде двуглавого орла – именной с девизом «Взаимная Выручка», и студенческий значок – ромб с мальтийским крестом и двуглавым орлом.

В день моего рождения 8 декабря 1916 года нас выстроили в каре перед казармами, прочли приказ, поздравили с производством новоиспечённых «господ офицеров». Мы возвратились в помещение, переоделись в полную форму и спустились в столовую.
Там состоялся торжественный обед с речами, поздравлениями и заздравными тостами. Затем мы были отпущены на все 4 стороны в места своей новой службы.

-161-
         Все окончившие были распределены по разным военным округам кроме Петроградского (а там было своих достаточно), а мне, в виде исключения, было разрешено выбрать любой округ, и я был назначен в Петроград.

В день производства я поехал на трамвае в центр к знакомой Тасе Павловой. Сижу в вагоне, задумался, вдруг над ухом раздаётся «господин прапорщик, разрешите сесть». Вздрогнул, и потом только вспомнил, что я теперь уже в новом положении. Смотрю, передо мной стоит навытяжку и отдаёт честь юнкер, и как будто даже лукаво улыбается. Или он вообще вздумал пошутить, и вывести меня из задумчивости, или я так вздрогнул, что привёл его в весёлое настроение. Это было моё первое впечатление о новом положении, но в течение нескольких часов я вполне вошёл в свою новую роль, и уже как должное воспринимал военное чинопочитание.

-162-
         Вечером я поехал в Петроград. Буфет Николаевского вокзала в Москве был полон офицеров и их дам. Встретил там случайно землемера Лохова, с которым работал в Осташковском уезде. Он был в форме полковника и куда-то тоже ехал. Поужинали вместе. Я получил билет и уехал.

         Утром 9/XII 1916 прибыл в Петроград и поехал к сёстрам. Они работали там. Старшая, Арманда – на Васильевском острове на фабрике Кебке, а младшая, Леонтина - на Сергиевской (Чайковского. Ш.И.Я.), в американской администрации помощи русским военнопленным.

         Жили они на Кронверкском проспекте Петроградской стороны (пр. Максима Горького), против сада Народного дома. Я поселился у них, и на следующий день явился в штаб Петроградского военного округа, находившийся на углу Дворцовой площади и Миллионной (ул. Халтурина). Мне предложили выбрать полки в Финляндии или Аракчеевские казармы на Волхове. Потом по моей просьбе назначили в 180-ый пехотный запасный полк, расположенный на Васильевском острове, в Гавани за Геологическим Институтом, на Среднем проспекте.

-163-
         Штаб находился на Среднем проспекте между 8-9-й линией, а офицерское собрание на углу Среднего и 8-й линии. Я представился полковому командиру и получил назначение в роту.

         Затем явился к батальонному и ротному командирам и приступил к исполнению своих обязанностей. Полк размещался в деревянных бараках, выстроенных на пустыре на Среднем проспекте. Помещения на вид казались довольно чистыми. Были украшены еловыми ветками и гирляндами, флажками и цепочками из цветной бумаги. Солдаты большей частью лет сорока, только младший комсостав – ефрейторы и унтер офицеры были моложе и более развиты. Они-то главным образом и учили солдат строю и словесности.

Как-то, будучи дежурным по полку, я зашёл в полковую баню, при которой была дезокамера. Заведующий камерой, какой-то бывший юрист, очевидно герой тыла, устроившийся чтобы избавиться от фронта, разговорился со мной:

-164-
         В полку было 15 000 солдат. Ежедневно баня пропускает только 1 000 человек. Дезинфекцию производят парами формалина.
Вечером на полу дезокамеры набирается столько мёртвых вшей, что их приходится сгребать снежными деревянными лопатами и выносить вёдрами.
Обедал я и ужинал в Офицерском Собрании - было дёшево, очень вкусно. Было и вино, хотя с начала войны всё спиртное было запрещено.
На Рождество удалось поехать на несколько дней в Нарву, и я повёз туда 10 бутылок вина - Мадеры, Портвейна, Столового Красного, Шампанского.
В полку я пробыл дней 10, а затем был откомандирован в Ораниенбаум, в Офицерскую Стрелковую школу и со 2-го марта 1917 г. был уж там.

 

Ораниенбаум.

 

-165-
         Ораниенбаум представлял собой военный лагерь. Там была расположена офицерская школа, броневой дивизион и первый пулемётный полк.

         Стрелковая школа – старое учреждение, в котором офицеры царской армии обучались стрелковому делу, имело хорошие старые каменные постройки и оборудование. Во время войны оно готовило офицеров - пулемётчиков для всей армии. Здесь обучались как молодые, вновь испечённые прапорщики, так и командированные с фронта боевые офицеры.

         Начальником школы был генерал-лейтенант Филатов – очень хороший старик с большой бородой, который недавно (году в 1937) умер, а до тех пор занимал высокий пост в Красной армии, как крупнейший специалист стрелкового дела.

(Николай Михайлович Филатов (11 (23) ноября 1870 — 24 февраля 1935), российский и советский военачальник, специалист по стрелковому оружию. Начальник Высшей офицерской стрелковой школы генерал-лейтенант бывшей русской армии. Ш.А.Б.)

         После оформления и представления ему, мне была предоставлена квартира в Ораниенбауме, в одной из дач, и денщик, а сам Филатов явился посмотреть как я устроился.

На курсах мы изучали все системы пулемётов применявшихся в армии: Максима, Шварцлозе, Кольт, Льюис,

-166-
Гочкис, Шош - все: русские, немецкие, австрийские, английские, американские.

         Подружился я в то время с подпоручиком Юревским – славным, стеснительным мальчиком блондином (с ним вместе мы позднее, летом 1917 г. часто посещали рядом расположенное дачное место Мартышкино и Ораниенбаумские парки, где напропалую ухаживали за барышнями - дачницами).

За неделю до Февральской революции я окончил курсы, и был назначен в I пулемётный полк. (Первый Пулемётный запасный полк, сформирован в начале 1-й мировой войны. Дислоцировался в Ораниенбауме, с марта 1917 в Петрограде. (Народный дом и дворец эмира Бухарского - Каменноостровский проспект, 44б), с середины марта 3 батальона - на Большом Сампсониевском проспекте (Выборгский район, около завода Лесснера), один батальон (3-й) и вспомогательные команды вернулись в Ораниенбаум. Численность в феврале 1917 - 19,5 тыс. солдат, около 1,5 тыс. пулемётов. Полк был инициатором Ораниенбаумского восстания и похода восставших войск на Петроград, который способствовал победе Февральской революции. На демонстрацию в ходе Июньского кризиса 1917 вышел с большевистскими лозунгами, стал застрельщиком выступлений в Июльские дни 1917. 8(21) июля полк был разоружён, его Петроградские батальоны высланы на фронт и в провинцию, 3-й батальон частично расформирован. В октябре в полку оставалось около 1 тыс. человек. Во время Октябрьской восстания пулемётчики охраняли Смольный. На базе полка сформирован 1-й Пулемётный социалистический полк. Его солдаты в феврале 1918 охраняли поезд, перевозивший из Петрограда в Москву золотой запас Госбанка. Ш.А.Б.)
Полк этот располагался в Ораниенбауме и по всему побережью до Петергофа. Он состоял из 16 пулемётных и бесконечного количества маршевых рот, имел до 40 000 солдат и готовил пулемётчиков «Максима» для всей армии, так же как II пулемётный полк готовил специалистов по «Кольту».
Командиром полка был Жерве.
(Жерве, Виктор Всеволодович — полк., соврем. воен. писатель; род. в 1867 г., воспитанник Влад.-Киев. кадетск. корпуса и Александр. воен. училища. С 1892 г. служил в лейб-гвардии Финлянд. п. Участник 1-й мировой войны. С 19 июня 1915 г. командир пулеметного запасного полка. Ш.А.Б.)
          Моя рота находилась в Новом Петергофе, где я и поселился с другими офицерами, на даче какого-то Югоса Полежаева.

-167-
Моя рота помещалась на даче Бенца, у самого моря – где я и занимался несколько дней обучением солдат.

         В последние дни в Петрограде начались перебои с хлебом. Иногда у булочных появлялись очереди. В связи с этим возникло глухое недовольство.

         Большой шум вызывали истории с Распутиным. В государственной думе ораторы выступали с речами и намекали на вмешательство Распутина в вопросы государственного управления. Распространились слухи о тёмных делах банкира Рубинштейна, о трениях между царём и великими князьями. Появилась в газетах статья Амфитеатрова, где из первых букв слов получался протест против Распутина.
(АМФИТЕАТРОВ Александр Валентинович [1862–1923] — фельетонист и беллетрист. Газетная вырезка, обрывок случайно услышанной беседы, скандал в московских аристократических кругах вдохновляют его, служа материалом для фельетонов, подчас весьма острых. Один из таковых, "Господа Обмановы", т. е. Романовы, вызвал ссылку А. в Минусинск [1902]. Фельетонный характер окрашивает всё его творчество. Ш.А.Б.)
         Затем произошло убийство Распутина Пуришкевичем, Юсуповым и Великим князем Сергеем во дворце Юсупова на Фонтанке.
Всё это волновало умы. Чувствовалось всеобщее недовольство царским режимом, неустойчивость власти и большое брожение умов.

-168-
         Между прочим, я как-то выразился в вагоне не совсем почтительно о власти, за что был вызван в контрразведку на Французскую набережную, откуда после короткого опроса отпущен с советом быть осторожнее в высказываниях.

         За 3 дня до Февральской революции (24 февр.) нам объявили приказ полкового командира: всем офицерам быть при своих частях ввиду волнений в Петрограде. У меня там были сестры, и я вечером решил заехать туда. Это отняло бы не более 3-х – 4-х часов.

         Приехал на Балтийский вокзал. Трамваи стоят. Пошёл пешком Обводным каналом. Варшавский вокзал, Измайловский проспект. Народ в каком-то приподнятом настроении. Говорят на Путиловском и других заводах выступления рабочих. Выхожу на Садовую. На Садовой и других улицах - ни одного человека. Везде военная охрана, всякое движение прекращено. Никого не пропускают.

         Моя военная форма даёт мне возможность двигаться дальше. Иду по пустой Садовой.

-169-
У Гостиного Двора две цепи солдат Павловского и Финляндского полков залегли с винтовками, направленными вдоль Садовой в сторону Вознесенского. По всякой толпе приказано стрелять. Выхожу на Невский. Тоже ни души, только цепи солдат, лежащих на мостовой, да стоящие около одинокие офицеры и несущиеся кареты скорой помощи.

         Весь город как будто вымер. Иду через Марсово Поле, (площадь Жертв Революции), Троицкий мост, Каменноостровский, Кронверкский (Максима Горького) проспекты.

На Петроградской наблюдается некоторое движение. Делюсь с сёстрами впечатлениями. Спешу в полк, но оказывается, что вечером мосты развели, и попасть на ту сторону нельзя. Пришлось остаться до утра.

         Рано утром везде обычное движение, как будто ничего и не было. Прибываю к себе в роту. Рассказываю о виденном и получаю от ротного командира

-170-
выговор за нарушение приказа.

         В ночь с 26-го на 27-ое февраля человек 7 из нас сидят в биллиардной Полежаевской дачи, режутся в карты, в «железку» от скуки. Я присоединяюсь к играющим и проигрываю всё недавно полученное жалованье.

         Около 12 часов Челищев приходит и сообщает, что из Ораниенбаума передали по телефону, что наш полк восстал. Дежурный офицер убит. Все принимают это довольно спокойно.

         Через полчаса я поднимаюсь в свою комнату и ложусь спать. Часа в 4 просыпаюсь. Кто-то трясёт меня за плечо: полк восстал и идёт на Петроград. Нужно пойти в свою роту.

         Слышу страшный треск выстрелов, грохот автомашин. Оказывается наш полк в 40 000 человек и броневой дивизион движутся непрерывным потоком по шоссе мимо нашей дачи в Петроград, причём солдаты обмотаны пулемётными лентами и для какой-то цели стреляют в воздух.

Одеваюсь. Пытаюсь пройти в свою роту, но никто не пропускает через этот

-171-
непрерывный поток.

         Решаемся переждать. Несколько раз группы солдат приходят к нам на дачу. У каждой группы свои мнения. Кто предлагает разоружить офицеров, кто предлагает идти с ними вместе. Мы объясняем что ждём возможности пойти в свои роты, которые расположены в дачах по другую сторону шоссе. Нас оставляют в покое.

         Начинает светать. Колонна редеет и можно прорваться на ту сторону. Я иду в свою роту, но оказывается что на месте никого нет. Сажусь на поезд и еду из Нового Петергофа в Петроград.

                Узнаю, что наш полк располагается в Технологическом Институте, в Народном доме на Кронверкском проспекте и во дворце Эмира Бухарского на Каменноостровском. Моя рота - в Народном доме.

 

Первый день февральской революции.

-172-
         Я приехал из Нового Петергофа на Балтийский вокзал. Улицы полны народа. Раздаётся стрельба. Несутся автомобили полные вооруженными штатскими и солдатами. На крыльях мчащихся автомобилей лежат солдаты с винтовкой направленной наперевес. Иногда непрерывный треск выстрелов. Иду по Обводному, а затем по Измайловскому. Дохожу примерно до 8 роты. На улице лежит труп убитого офицера. Стрельба усиливается. Невозможно определить где стреляют. В улицах раздаётся треск. Может быть, отдаётся эхо. Кто-то падает раненый пулей. Все бегут в подворотни и переулки. Кто-то кричит, что стреляют из какого-то окна большого серого дома на Измайловском (дома общества «Помещик»). Все находящиеся здесь солдаты открывают стрельбу по окнам громадного дома с квартирами.

-173-
         Видно как пули бьют в стены дома. Сколько попадает в окна и кто там убит или ранен – конечно не видно. Стрельба во всяком случае бессистемна и опасна. Говорю кому-то из солдат, тот перестаёт стрелять, но стреляющих много и всех не остановить. Говорят, что где-то недалеко разорвали генерала, попавшегося на улице. Кто-то предупреждает - будьте осторожнее. В офицерской форме опасно ходить. Но у меня нет абсолютно никакой боязни, а какая-то уверенность, что меня никто не тронет. На первой роте горит полицейский участок. Несколько солдат вытащили на улицу несгораемый шкаф и пытаются его взломать, ковыряя штыками и ломом.
Ведут нескольких городовых с окровавленными лицами.
         Прохожу Мариинский театр. На Поцелуевом мосту подходит какой-то казак. «Ваше благородие, дальше идти опасно, на Благовещенской площади (Труда) стрельба». Не обращаю внимания, но через Николаевский мост (Лейтенанта Шмидта, теперь Благовещенский) пройти действительно нельзя.

Иду по Конногвардейскому бульвару мимо Медного Всадника» через Дворцовый и Биржевой мосты. На Мытнинской набережной горит сыскное отделение. Прихожу к сёстрам.

-174-
         Через некоторое время иду в город. На углу Литейного проспекта и Сергиевской улицы (Чайковского) – военный завод с пушками перед фасадом. Толпа разбивает ворота, пытаясь войти. На Литейном горит здание окружного суда. Какие-то французы, муж и жена, смотрят на горящее здание и обращаются ко мне, спрашивая: «Что это такое?». С трудом вспоминаю и что это «Tribunale», а затем уточняем и то, что это “tribunal civile”, а не “tribunal militaire”.

         Иду к Таврическому дворцу. Там перманентный митинг. Выступает член временного комитета Госдумы, затем представители заводов. Привозят арестованных царских министров, каких-то сановников и генералов.

         Через несколько дней объявление о собрании офицеров в доме армии и флота. Захожу послушать. Собралось по-видимому больше всего перепуганных офицеров или только тех, кому есть чего бояться.

(http://www.rusarchives.ru/evants/exhibitions/space-revolution/6.shtml Ш.А.Б.)

         Рассказывают об ужасах, убийствах офицеров, и создаётся впечатление, будто чуть ли не всех офицеров убивают. Выступают с такими разговорами и требуют защиты. Пуришкевич командированный от Государственной Думы делает доклад о положении дел. Успокаивает перепуганных.        

На Литейном ещё горит окружной суд. Прогуливаюсь по городу. На Загородном проспекте, против Семёновских казарм тоже догорает полицейский участок.

-175-
         Случайно встретился и разговорился с какой-то дамой, страшно взволнованной и перепуганной.
         Рассказывает об ужасах и зверствах, совершённых моряками в Кронштадте. Как они, на площади в Кронштадте убили коменданта крепости адмирала Вирена, отрубая ему поочерёдно пальцы на руках и ногах, как врывались в квартиры офицеров и как убили её мужа – полковника. (1 марта 1917 года после объявления на кораблях и в гарнизоне Кронштадта о переходе власти к Временному комитету Государственной думы в городе вспыхнули матросские беспорядки, сопровождавшиеся расправой над офицерским составом. Одной из первых жертв этих событий стал Роберт Николаевич Вирен. Его, полуодетого, вывели из квартиры на улицу. Издеваясь и избивая адмирала, матросы довели Вирена до Якорной площади Кронштадта, где он был заколот штыками и сброшен в овраг. В этот день только в Кронштадте были убиты 36 офицеров. Ш.А.Б.)

Ежедневно посещаю свою роту в Нардоме.

-176-
         Далее события пошли с кинематографической быстротой. Отречение царя за себя и Алексея в пользу брата Михаила, отречение Михаила до всенародного голосования. Временный комитет Государственной Думы. Буржуазное правительство Милюкова – Гучкова. Демонстрации 20-го апреля на Мариинской площади и приход к власти Керенского. Приказ Ленина, выступление 3-5 июля. Но об этом позже…

         Наш полк расположился во всём громадном помещении Народного Дома (В Народном доме императора Николая II помещались Комитет Петербургского попечительства о народной трезвости, культурно-просветительские учреждения, драматический и оперный театры, где выступали В. Н. Давыдов, Л. В. Собинов, Ф. И. Шаляпин. Здание сгорело в 1932 г.; с 1939 г. на его месте Театр им. Ленинского комсомола), занял там оперный драматический и открытый театры. Все этажи и даже уборные артистов и сцены.

         Некоторые офицеры не явились вовсе, видно что и часть солдат куда-то улетучилась. Начались выборы офицеров. Меня выбрали ротным командиром нашей роты. Далее я с фельдфебелем и каптенармусом вёл все дела роты. В нашей роте был относительный порядок, но вообще начинался развал и беспорядок.

         Уборные были сразу засорены, и с верхних этажей из уборных текло вниз по лестницам. Часто раздавались выстрелы вследствие небрежного обращения с оружием. Всё было засорено шелухой семечек, началось вообще всеобщее увлечение семечками на бульварах, в садах и т.д.

Занятий никаких не производили. Ожидали дальнейших событий. Почти ежедневно происходили митинги. Выступали представители разных партий: Эсеры, Социал-демократы, Кадеты, Октябристы, Трудовики. Министры, члены Государственной Думы.

Приезд Ленина 3 апр. 1917 г.

-177-

         Постепенно стало увеличиваться влияние большевиков. Приехал Ленин. Вначале центр РСДРП(б) поместился во дворце артистки Кшесинской, на углу Дворянской улицы и Кронверкского проспекта, недалеко от Народного Дома. Перед домом почти всё время стояла толпа. Шли митинги на улице. Часто выступали большевистские ораторы. Довольно часто с балкона дворца говорил Ленин. Я часто бывал там и слушал большевиков. Пару раз слушал Ленина. Бывал в цирке Модерн на дискуссиях между меньшевиками и большевиками. Слушал Гоца и Либера с Даном, Володарского, Бадаева.

         Помню в Нардоме выступал Чернов, а также известный генерал Корнилов, человек с типичным монгольско-калмыцким лицом. Слушал я и кадетов - Набокова и Милюкова.

-178-
         Стал посещать военную организацию большевиков, помещавшуюся на Литейном проспекте у моста, в доме бывшего командующего войсками округа Хабалова. Часто там беседовал с Подвойским – руководителем военной организации. Получал журналы и газеты. Выходившую у большевиков газету «Рабочий и Солдат» я читал солдатам в роте.

         В это время наш полк разместился на Сампсониевском проспекте Выборгской стороны в казармах Московского полка, а штаб полка был на Аптекарском острове в министерских дачах.

Он помещался в знаменитой даче Столыпина в конце Ботанического сада, где был совершён взрыв с целью убийства всесильного министра.

         Мой третий батальон был переведён обратно в Ораниенбаум под названием «Отряд первого пулемётного полка». Мы разместились в казармах. Я приобрёл за это время популярность среди солдат. Отношения были вполне хорошие. Я часто беседовал в казарме по-товарищески с солдатами по самым разнообразным вопросам. Старался развивать их кругозор. Отвечал на интересующие их вопросы и был назначен адъютантом отряда.

-179-
         Часто мы с Юревским прогуливались по соседнему Мартышкину с Ленинградскими дачницами. Я побывал даже на Мартышкинском кладбище и видел склеп, где впоследствии нашли знаменитые Мартышкинские мумии, которые потом видел в Летнем Саду в Ленинграде, во Дворце Петра Великого, выставленными для обозрения публики. Они удивительно хорошо сохранились. Не только тела, но и вся одежда, хотя похоронены во время Петра.

События 3-5-го июля.

         В ночь со 2-го на 3 июня часа в 2 ночи ко мне прибежали несколько членов ротного комитета, будят и сообщают, что только сейчас солдатские организации отряда решили выступить в Ленинград под лозунгом «Вся власть советам» и требовать немедленного осуществления этого лозунга с оружием в руках. Хотя я и высказал опасения, что наличие пулемётов и винтовок может привести к столкновениям, мне возразили, что этот вопрос уже обсуждался.
         Решили взять оружие для самообороны т.к. правительство Керенского может расстрелять или силой разогнать демонстрацию.

-180-
Предполагается идти в полном боевом порядке, строго соблюдая строй и дисциплину. Просят участвовать и принять на себя командование ротой.

         Послали к начальнику станции Ораниенбаум, тот подготовил 3 состава. Погрузились и часов в 6 утра отправились в Петроград. Перед Балтийским вокзалом в Петрограде построились.

         Оказалось, что из всего комсостава налицо только 3 человека: я, Малышев и Пушкицкий.

         В это время прибыл представитель большевиков Бадаев, и выступил с предложением возвратиться в Ораниенбаум, т.к. выступление несвоевременно и может привести к кровопролитию. Но остановить массы было невозможно. Построились и пошли Обводным. Измайловский, мимо Александровского рынка, дальше Садовая, Невский, Литейный, Шпалерная, Таврический Дворец. Шли в строю, в ногу, в полном порядке. Не было никаких нарушений дисциплины и никаких конфликтов. Не раздалось ни одного выстрела.
(ПРАВДА // 4 июля 1917 года // 1-й Революционный народный пулеметный полк в воскресенье, 2 июля, устроил в народном доме митинг, который прошёл с исключительным подъёмом радости зреющего революционного движения. После краткого приветствия слово взял тов. Луначарский, который дал сжатую схему движения народов к идеалу истины и справедливости. Из тьмы веков она глядит через замученных евреев в Египте, рабов Рима, мучеников христиан и современных пролетариев. И теперь, теперь, когда власть в России просится в руки народа, нельзя отказываться от неё. Ш.А.Б.)
         У Таврического Дворца выступали различные ораторы. Одни с требованием передачи власти советам, другие с уговорами мирно возвратиться в казармы. Там тоже никаких эксцессов не было. Уже наступал вечер, было часов 7. Чувствовалась страшная усталость и голод.

-181-
         Возвращались тем же путём, но уже не было той бодрости и порядка. Многие солдаты разошлись или уехали ранее, остальные устали. Я почувствовал себя очень плохо и, дойдя до Литейного проспекта, передал командование Малышеву и решил заехать к сёстрам.       

На следующий день утром я возвратился в Ораниенбаум и там узнал от Малышева, что проходя Литейным, солдаты увидели впереди у Невского отряд казаков. Раздались выстрелы. Некоторые из наших без команды открыли огонь вдоль Литейного. Как потом оказалось, были убиты и ранены несколько казаков.
         Поднялся шум. Скоро началось разоружение полка. Маршевые роты отправлялись на фронт. Я получил повестку явиться в штаб округа к военному следователю. После короткого допроса был арестован как большевик и направлен на военную гауптвахту на углу Садовой и Инженерной. Постепенно там накопилось 14 прапорщиков и 2 подпоручика Петроградского гарнизона (из них один СР и один меньшевик). В числе арестованных были Николай Васильевич Козленко - будущий первый большевистский Верховный Главнокомандующий, Тер Арутинянц – начальник его штаба, Дашкович, Куделько, впоследствии комендант Петропавловской Крепости,

-182-
Коцюбинский и другие.
         Несколько раз нас вызывали на допросы. Я обвинялся в покушении к ниспровержению существующего строя, по которому полагался расстрел.

В деле по выступлению 3-5 июля обвиняемых всего было 200 человек во главе с Лениным.
(Шелавин К.Л. Июльское дело // 3-5 июля 1917 г. По неизданным материалам судебного следствия и архива Петроградского комитета РКП. Пг., 1922. С. 75-77; С т у л о в П. 1-ый пулеметный полк в июльские дни 1917 г. // Красная летопись (Ленинград). 1930. № 3; Июльские дни в Петрограде // Красный архив. 1927. № 4. Ш.А.Б.)

         Режим в тюрьме был сравнительно свободным. Можно было ходить во все камеры и прогуливаться по коридорам. В камере было по 4 человека. Посещали представители Ленинградского совета, приносили передачи. От полка ко мне часто приходили также представители. Посещали и сёстры.

         К Крыленко (будущий прокурор 1937 г) приходил несколько раз Каменев и жена его – Елена Розмирович.

         Я иногда вёл длинные политические беседы с представителями буржуазного лагеря, бывшим министром торговли и промышленности - князем Шаховским и членом Госдумы и госсовета - Балашевым, которые тоже одно время сидели там.

         В тюрьме мы пересидели наступление Корнилова, казаков и дикой дивизии на Петроград.

Обсуждали план действий на случай успеха Корниловского наступления. Тогда вместо расстрела грозила виселица.
         Написали обращение к правительству Керенского появившееся в газете «Рабочий и Солдат» примерно следующего содержания: «Мы, заключённые в тюрьме

-183-
офицеры-большевики, требуем свободы. В настоящий момент, когда Корнилов ведёт свои войска на революционный Петроград, нас обвиняют в вооружённом восстании. Мы обещаем, что явимся в любой момент на суд революционного народа, так как если победит Корнилов, он нас всё равно судить не будет. Ещё раз мы требуем свободы» [Видимо №2 или №6 газеты за 1917 г. ШАБ].
         Потом я встретил это письмо перепечатанным в материалах по истории ВКП(б) под названием «Правда за 1917 год».
         В октябрьские дни нас освободили, и я устроился зав. отделом контроля Комиссариата продовольствия Петроградского района.
         В это время продовольственная проблема обострилась. Не хватало хлеба, мяса. Ввели карточки на хлеб и продукты. Назначили твёрдые цены. Всё это дело нужно было организовывать. Магазины принадлежали частником, им отпускали продукты. Они должны были продавать, представляя соответствующее количество талонов продовольственных карточек. Нужно было получать и считать талоны.

-184-
         Пекарни тоже были частными. Нужно было контролировать качество и влажность хлеба, припёк, опять талоны.
         На рынках наблюдать за ценами на мясо, молоко, масло. Имелся штат контролёров и счётчиков талонов, которые на местах обходили магазины. Продовольственное положение ухудшалось усиленными темпами. Рынки опустели совсем. На складах запасы истощились. В конце 1918 года уже начинался голод.
         Сёстры в 1917 году переехали на Гатчинскую улицу в дом №7 к знакомому одной женщины из Нарвы, вышедшей замуж за некоего рабочего Талдовского. Помню питались они там какими-то старыми чёрными сухарями, в которых находились свернувшиеся в клубок белые червяки, личинки какого-то насекомого. В случае обнаружения такого клубка при переломе сухаря его выковыривали ножом и ели, по-видимому, без особой брезгливости. Приходилось есть и мне.

         В это время я решил завести свою квартиру. В соседнем доме - Гатчинская 9, некий инженер Писарев уезжал из Петрограда, и продавал всю свою обстановку: мебель и кое-какую мелочь.

-185-
         Квартира состояла из пяти комнат в новом, построенном только в 1912 г. доме. С ванной, двумя уборными, с паркетными полами, очень благоустроенная, во втором этаже (кв. №16).
Обстановка была совершенно новая, как будто только из магазина, без единой царапинки и каких-либо пятен и повреждений.
         Кабинет тёмного дуба с письменным столом, большим диваном, трёхстворчатым книжным шкафом с зеркальными стёклами, восьмиугольным столом, 4-мя стульями и 2-мя креслами.
         Спальня – великолепная полированная белого клёна с двумя кроватями, 2-мя тумбами, туалетом и необыкновенным зеркальным шкафом.
         Столовая – светлого дуба на 12 персон.
         Детская - белая.
         Постепенно я приобрёл столовую фарфоровую посуду и завёл всё необходимое хозяйство. В это время ещё несколько лет существовал домовладелец Иванов. Имелись дворник и швейцары. Я заключил договор с домовла-

-186-
дельцем на съём квартиры с оплатой 96 руб. в месяц с дровами – 12 сажен в год.

         Дрова кололись и доставлялись дворниками ежедневно. Переехал на новую квартиру с сёстрами. Купил библиотеку от Начальника Департамента ГУЗиЗ Чухнова и другую от букиниста и постепенно стал накапливать собственную библиотеку.

Осташковский уезд.

         Голод всё усиливался.
         Весной 1919 года я оставил сёстер в Петрограде и поехал в Тверь на землемерные работы. Был направлен в Осташковский уезд в район станции Пено на Волгу в качестве землеустроителя, землемера, и организатора сельскохозяйственных коллективов и коммун. Работал там, в селе Слаутине (57.08090,32.33897) и во многих деревнях к северу от Пено. Вначале было очень плохо с питанием. После приезда попал в одну деревню - хлеба нет. Принесли хлеба. Чёрный как уголь и вкус какого-то лекарства и опилок. Оказалось испечён из травы и сосновой коры.
(СЛАУТИНО. Новинская вол. Осташковский уезд.
Владел. - Болотников И. Н.
- Об утверждении договора на аренду: Из протокола № 2 уездного землеустроительного совещания. 29 окт. 1924 г.- ГАТО. Ф. Р-835. Оп. 8. Д. 175. Л. 36.
- Список хозяйств госземимущества по состоянию на 1 нояб. 1924 г. - Там же. Л. 168 об. - 169.
- Сведения о помещиках и бывших частновладельцах, проживающих в их национализированных имениях, с указаниями о дальнейшем использовании имений. 1924 г.- ГАТО. Ф. Р-835. Оп. 8. Д. 207. Л. 47.
- Список бывших помещиков, оставленных в пределах принадлежащих им имений или получивших землю в трудовое пользование вне таковых. 1924 г. - Там же. Л. 42 об. - 43. Ш.А.Б.)
         По совету какого-то крестьянина поехал за 30 км к богатому хуторянину эстонцу Самуилу Циркель. Это был добродушный старик 75 лет с большой бородой. Работали у него 4 сына. Семья была религиозная, патриархальная. Старик держал твёрдо бразды правления. Он выручал многих нуждающихся.

-187-
Старик выслушал меня и распорядился отпустить 5 пудов ржи, взяв только для приличия твёрдую цену, за которую на рынке можно было купить наверно только 1 кг хлеба.

         Таким образом, я на первое время обеспечился хлебом. Купил ещё полпуда гороха.

         Жил на берегу Слаутинского озера и составлял планы всего района. Работал опять с увлечением, иногда чуть ли не круглые сутки. Познакомился в Слаутине с местной районной администрацией. Это были судья, почтмейстер да работники совета Занутряев и Ази. Публика была мало интеллигентная. Для развлечения, главным образом вечерами и ночью, играли в преферанс. Иногда и я заходил участвовать в этом бесполезном препровождении времени.

         Летом 1919 г. ко мне в гости приехала сестра Ася. Ездили с ней к зажиточным эстонцам Ази и Эрет. В то время начиналось раскулачивание, отбирали скот, хлеб, сено, но зажиточные крестьяне, особенно хуторяне

-188-
сохранили ещё почти всё из прежнего своего богатства.

         Так, например, старик хуторянин Ази жил с тремя дочерьми на острове среди озера, на арендованном ранее у помещика хуторе. У него было штук 10 коров, 4 лошади, достаточно хлеба, масла, свинины, мёда. Жили и питались великолепно, не испытывая голода, который подбирался к городам.

         Другой хуторянин - Эрет жил также на берегу озера Хвошни. Имел великолепные сельхозпостройки, много скота, хороший дом. Фисгармонию. Дети учились в гимназии и реальном училище.

         Недалеко оттуда берёт начало Волга. Из болот возле монастыря Волговерховье, Волга течёт узеньким ручейком. Далее через озёра Старгус, Овселуг, Пено (56.9483,32.7365), Волго и Верхневолжское (57.04185,32.69729) водохранилище. Ниже она сливается с рекой Селижаровкой, вытекающей из озера Селигер.

-189-
         Во время работ я был там везде, вплоть до старинного села Ширкова, где через Волгу проходит дорога и перекинут маленький простенький бревенчатый мост. Здесь Волга уже метров 6-10 шириной.

         Осенью 1919 г. я поселился в селе Забелино около села Овсееды недалеко от места соединения озера Овселуг с озером Пено в 12 км от станции Пено. Имение Забелино принадлежало богатой помещице Ельчаниновой, которая вышла замуж за кавалерийского офицера Болта, а затем разошлась с ним.
(ЗАБЕЛИНО. Заевская вол. Осташковский уезд.
Владел. - Болты.
В 1920 г. усадебный дом сгорел.
- Сведения об имениях, находящихся в Заевской вол., направленные ВолЗО в УЗО. [1920 г.]. - ГАТО. Ф. Р-1590. Оп. 1. Д. 375. Л. 135.
- О передаче построек Витбинскому лесничеству: Из протокола № 2 уездного землеустроительного совещания. 29 окт. 1924 г.- ГАТО. Ф. Р-835. Оп. 8. Д. 175. Л. 38-38 об.
- Список хозяйств госземимущества по состоянию на 1 нояб. 1924 г. - Там же. Л. 174 об. - 175.
- Сообщение о высочайших наградах [Медаль с надписью "За усердие", для ношения на груди, золотая, на Аннинской ленте - экономке мастерской Тверского отделения Благотворительного о-ва поощрения женского труда дворянке Варваре Болт] // Твер. губ. ведомости. - 1907. - 13 нояб. (№ 89). - С. 2.) Ш.А.Б.)
         Имение было большое и богатое. Располагалось на берегу Волги и речки Куть, и состояло из 3 000 десятин главным образом соснового леса. Было несколько сот десятин пашни. Усадьба состояла из большого барского дома и ряда служб, сада, огорода. Дом был двухэтажный деревянный старинный с большим количеством комнат и зал с великолепными паркетными полами, старинной мебелью красного дерева, пианино, картинами.

         Помещица, по-видимому не пользовалась любовью крестьян, и во время революции её вывезли из имения на навозной телеге. Она жила где-то за несколько десятков километров отсюда с двумя дочерьми - учительницами. Снимала квартиру в крестьянской избе.

-190-
         Крестьяне, выгнав хозяйку, пригласили жить в имение бывшего мужа, которого она прежде выгнала за кутежи, многие попойки, карточную игру и бесшабашную жизнь. Он считался добродушным барином, и во время своего изгнания служил на соседней станции Адриаполь (56.64504,32.25487) земским начальником.

         Я поселился на постоянную квартиру в этот дом, занял две комнаты во втором этаже и решил, ввиду продовольственных затруднений завести себе полное хозяйство.

В этом же доме жили старик Иван Сергеевич Болт с молодой женой, бывшей прислугой, Марфой Константиновной Артамоновой, районный агроном Великопольский с женой, лесничий с женой, лесозаготовитель Филиппов из Москвы с женой и районный техник Михайловский Сергей Алексеевич. В имении был организован колхоз из крестьян соседних деревень. Решившись завестись хозяйством, я пригласил свою сестру Леонтину приехать из Ленинграда ко мне. Она приехала. Я купил корову, сена. В это время я немного оперился, имея небольшой запас хлеба. Зимой целыми днями приходилось заниматься камеральными чертёжными работами по составлению карт района. Кроме того я много читал при свете малюсенькой лампочки. В доме сохранилась хорошая помещичья библиотека с большим количеством старых журналов «Исторический Вестник», Вестник Европы, «Современник», «Нива» и другие.

         Я был избран председателем районного «Вселукского» Культпросвета, организовал Дом Культуры в соседнем имении Квашина-Самарина «Вселуки» и устроил там театр и библиотеку. Затем
(ВСЕЛУКИ. Заевская вол. Осташковский уезд.
Владел. - Квашнины.
Наиболее известная (крупная) усадьба владельцев
ПЯЛИНО. Новинская вол. Осташковский уезд.
- Сведения об имениях Заевской вол., направленные ВолЗО в УЗО. [1920 г.]. - ГАТО. Ф. Р-1590. Оп. 1. Д. 375. Л. 135.
- Список хозяйств госземимущества по состоянию на 1 нояб. 1924 г.- ГАТО. Ф. Р-835. Оп. 8. Д. 175. Л. 168 об. - 169.
Используется УЗУ как агропункт. Ш.А.Б.)
съездил в Москву, где приобрёл необходимое оборудование, собрал местную интеллигенцию - врача, сестёр больницы, Тычина, Михайловского и своих сестёр, и мы организовали маленькую любительскую труппу. Ставили маленькие пьесы Чехова и другие, и даже комедии с пением вроде «Дочь русского актёра». Наибольшим успехом пользовались моя сестра и Михайловский. У них получалось очень хорошо, непосредственно и весело. Играл и я, хотя, по-моему никакими талантами в этой области не обладаю. Но зал всегда был битком набит, зрители - крестьяне и местная интеллигенция аплодировали во всю.
         На этой почве Михайловский и сестра сблизились, полюбили друг друга и поженились. Помню, я держал сестру в ежовых рукавицах, считая себя за старшего, ответственного за её благополучие. Блюдя «чистоту нравов» не раз возвращаясь домой после спектакля я пробирал её за «настоящий» поцелуй на сцене, считая что это её может компрометировать. Она долго отмалчивалась или оправдывалась тем, что это нужно по ходу пьесы, а потом объявила, что они любят друг друга, но учитывая моё недружелюбное отношение к Михайловскому, боятся говорить об этом, не рассчитывая на моё согласие на брак. Даже подумывали, не сбежать ли им. Я действительно замечал их симпатии и стремился этому противодействовать, высказывая умыш-

-192-
ленную холодность к Михайловскому, т.к. знал, что он пользуется успехом у женщин и полагал, что с его стороны это обыкновенный флирт, который ничего хорошего сестре не принесёт.
         Я объяснил это сестре, и как старший и более опытный брат рассказал ей все, что мог сказать о серьёзности её шага. Убедившись что это не пустое увлечение или необдуманный поступок, изъявил своё согласие. Они поженились и жили очень счастливо, душа в душу. Хотя и недолго, так как он скоро умер. Несколько позже со мной произошло событие, которого я не мог предусмотреть, и которое вспоминаю с угрызениями совести.
         Хотя в отношении вина, карт и табака я вёл себя воздержанно как монах, если не считать редких исключений для карт (этот аскетизм был результатом добрых советов отца) в отношении женщин этого сказать нельзя. Здесь я грешил, хотя не более но, пожалуй, и не менее чем средний молодой человек моего возраста и круга. Очень жалею, что в этой части отец мне не дал никаких указаний и советов, по всей вероятности вследствие своей сдержанности и стеснительности, а также и потому, что я уехал из отцовского дома в 15-16 лет, и был ещё юн для разговоров на эти темы. Но теперь я считаю, что следовало не стесняться.

-193-
         Многие ошибки были бы избегнуты, так как его советы всегда были мудры. Я не знал опасностей, которые грозили на этом пути и считаю теперь что много выиграл бы, если бы был и в этом отношении воздержан до женитьбы, и лучше бы женился ранее, чем занимался распутством со случайными связями.

         Но я не знал, что хорошо и что худо, и вся моя премудрость была приобретена от товарищей. Позже я понял, что это самая худшая премудрость.

         Даже книжная премудрость может сбить с толку. Любящих и умных родителей ничто не может заменить.

         Но к женщинам я всегда относился честно. Видел много дурных примеров. Среди молодёжи считалось почти доблестью надувать девиц, закрутить им голову и любыми средствами добиваться своих целей. Видел я таких молодцов, особенно среди своих землемеров, которые чуть ли не каждые два месяца меняли невест. Приедет в новое место, познакомится с семьёй купца, попа, мелкого помещика или с учительницей, и скоро уже прослывёт женихом, ходит в гости, ест, пьёт, веселится, а потом поминай как звали. И таких было довольно много. У меня они вызывали возмущение и отвращение.

         Я считал, что нечего ставить девушку в ложное положение или калечить её дальнейшую жизнь, если я не предполагаю на ней жениться. Много раз мне приходилось отказываться от дешёвых побед над потерявшей самообладание девушкой, «готовой на всё» несмотря на то, что она знала, что я не

-194-
намерен жениться. Я считал, что я сильнее и должен уметь себя сдерживать, чтобы никто не мог меня упрекнуть в нечестности.

         Но тут случилось вот что. Я решил, что пора мне жениться, что в деревне, в создавшихся тогда условиях, нужна хозяйка. В Твери я встретился с Лизой Курковой, с которой я был знаком уже лет 7, очень славной девицей - учительницей. Я всегда ей симпатизировал. Не один раз мы с ней целовались на прогулках в окрестностях Твери, но никакого пылкого чувства к ней у меня не было, как кажется и у неё. В ней не было «изюминки», «огонька» и она, кажется, неспособна была возбудить горячую любовь, но зато в ней незаметно было никаких отрицательных качеств. Добрый, ровный, весёлый характер. Отсутствие зависти и злословия. Я считал, что она самая подходящая жена. В любовь я не очень верил, и никого не любил. Видел что иногда «любящие» совершают большие глупости и заключают более неудачные браки, чем люди, женившиеся по холодному расчёту и взвесившие что «любовь» ещё не гарантирует счастливой дальнейшей жизни. Так я, по правде говоря, думаю и теперь.

         Но в данном случае произошло то, чего я не предвидел.

Встретившись с Лизой в Твери, я поговорил с нею, высказал своё намерение, предупредил что какой-либо горячей любви к ней не чувствую, но в любовь особенно и не верю. Она изъявила согласие. Я был у неё и познакомился с её родителями уже как жених. Она собралась, и мы поехали в Осташковский уезд. Помню в Бологом у нас была пере-

-195-
садка. Мы куда-то ходили гулять. Сидели на лужайке. Было мучительно. Никакой теплоты, никакого стремления к ней. Пока мы доехали до Забелина, она уже была мне чужая, и быть с нею вместе было просто непереносимо. Между тем ничего не произошло. Лиза была такая же, как всегда. Но хоть бы к ней было чувство как к товарищу, или как к чужому, но хорошему знакомому. Нет, появилось определённое отталкивание. До сих пор для меня причина неясна, хотя я думаю, возможно виновата её флегматичность, отсутствие «искры божьей». Жила она в Забелине недели три или месяц летом 1920 г. Я чувствовал себя страшно неловко, и не знал что дальше делать. Женитьба сразу показалась немыслимой. За всё время между нами не было ни одного поцелуя, ни одного тёплого слова. Ей была отведена отдельная комната, и она там жила. Через некоторое время она заговорила о необходимости поездки в Тверь, и я ей откровенно сказал, что вопрос о браке, по-видимому, нужно отложить. Ей самой всё было понятно. На месте никакой неловкости не было, т.к. никому в Забелине о наших матримониальных намерениях мы не говорили. Просто приехала знакомая погостить. Но как было дело в Твери с её родителями и знакомыми, которым родители могли сообщить об этих планах -

-196-
я не знаю, и не знаю что было с Лизой далее, т.к. мы больше не переписывались.
Весной 1920 г. я нанял домработницу, получил в бывшем помещичьем огороде землю, мне посадили картофель, морковь, брюкву. Купил одну корову, но прожив всего несколько месяцев она подохла от неизвестной причины. Тогда я купил новую громадную породистую корову. Завёл также и свинью. Закупил зерна и обеспечил себя на зиму.
         В это время ко мне приехала из Нарвы мать. Во время гражданской войны, кажется в конце 18 или 19 года, при отступлении Красной Армии, Нарва была подвергнута бомбардировке и сгорела. У нас всё выгорело дотла. По рассказу матери кругом было море огня – некуда спасаться. Слепой отец потерял сознание, и мать насилу вытащила его из-под горящих обломков. Она приехала ко мне, и мы жили вчетвером с сестрой и мужем сестры.

         Жёны живших в доме лесничего и лесозаготовителя оказались особами блудливыми, что для меня не было новостью, и потихоньку от мужей бегали по ночам ко мне. Я имел наверху 2 отдельные комнаты, а

-197-
сестра с матерью жили в 2-х комнатах внизу. Работа шла своим порядком.

         Вечером на 1-ое декабря 1920 года я читал лёжа на кровати «Исторический Вестник». Погасил свет и заснул. В 12 часов прибегает мать, будит меня и говорит, что кухня горит. Я зажёг лампу, но очевидно мать оставила дверь открытой, потому что моментально набрался дым. Лампа погасла, дышать нечем. Кромешная тьма. Открыть дверь и спуститься вниз – там длинный путь в дыму, да я и в одном белье. Подбежал ощупью к месту, где повешено пальто, надел его и валенки. Задыхаясь, лёг на пол и пополз к окнам. Посреди комнаты стоит громадный обеденный стол красного дерева с несколькими десятками ножек. Запутался в ножках. Темно так, что даже окон не видно. Подполз к стене, нащупал одно окно. Рядом тяжёлый мягкий стул. Поднял, бью окно. В горле ужасная горечь. Дышать нечем. Полное равнодушие. Хочется спокойно лечь на пол и остаться там. Но нет, надо бить окно. Наконец выбиваю,

-198-
высовываю верхнюю часть тела из окна на свежий воздух и перегибаюсь вниз, т.к. выше из комнаты идёт струя дыма и не даёт дышать. Лежу так несколько минут, немного отдышался, думаю как спастись. В это время кухня уже начинает пылать и освещает двор. Около крайнего, четвёртого окна крыша второго, парадного подъезда дома. Из окна можно прыгнуть на эту крышу. Выбиваю стулом это окно с переплётами. Переплёты дубовые, очень крепкие, поддаются с трудом. Вытаскиваю из комода один ящик с деньгами и кое-какой мелочью, больше нет охоты. Совсем отравился дымом, хотя теперь дыма немного меньше. Бросаю ящик вниз. Выскакиваю из окна на крышу подъезда и оттуда по привязанной жерди скворешника спускаюсь вниз. На улице собрались все жильцы. Крики, плачь. Сёстры и я держим мать, которая совсем обезумела и хочет идти в дом, спасать кое-что из вещей. Сестра также спаслась через окно, ничего не успев спасти. К тому же она беременна. Кухня, в которой возник

-199-
пожар, находилась в отдельном здании, соединённом с домом бревенчатым коридором, и много прошло времени пока от неё загорелся дом, но сбежавшиеся крестьяне ничего не делали для спасения дома, а только глядели, и тащили кто что мог. Даже мой бумажник, выброшенный с ящиком, оказался украденным и после найден пустым.

         Дом по настоящему загорелся часа через два, но непонятно откуда взялся образовавшийся страшный дым, который всё отравил. Я хотел подняться ещё раз наверх достав лестницу, но сестра не пустила, да и сам, подумав что можно потерять сознание и остаться там, решил не рисковать. Дом горел до утра, а дымился затем ещё целый месяц.
Я остался в белье, пальто, валенках, выбросив фотоаппарат, портсигар, бумажник (украденный) да какие-то пустяки. Сгорел почти годовой запас продовольствия, соль, сахар, керосин, вся одежда, привезённая сюда из Ленинграда в связи со свадьбой сестры и особенно, в связи с нашими

-200-
любительскими спектаклями. Мы остались почти совершенно голыми. Сгорели также все землемерные инструменты и планы. Поселился я со своими в соседней деревне, в крестьянской избе. Я успокаивал всех погорельцев и они меня в первое время не хотели никуда отпускать. Без меня начинался плачь, оханье, стоны и отчаянье. Я моментально успокоился сам и с большим успехом успокаивал всех. На первое время кое-чем помог райсовет и Уисполком в Осташкове. В Осташков мы приехали с молодой женой старого помещика Болта, который жил во втором этаже рядом со мной, и сгорел там. От него мы нашли потом только косточки и кусок мяса не больше чем жареная курица. Жена страшно плакала и была безутешной вдовой.
         Мы остановились в Осташкове в гостинице. И тут она в первый же день отдалась мне. Это загадка, тем более, что то же произошло и во второй раз.

-201-
         В это время продовольственный вопрос стоял очень остро. Деньги ничего не стоили. Курс денег падал катастрофически. Вместо копеек в ходу были миллионы и миллиарды. Не помню сколько, но коробка спичек стоила миллионы рублей. А в деревне за деньги никто ничего не продавал. Цены повышались с ужасающей быстротой - в сутки почти в два раза. Соли и керосина было очень мало.
         Из Осташковского уезда некоторые крестьяне ездили в Старую Руссу за 300 км, чтобы привезти одну бочку солёной воды. За фунт соли крестьяне давали фунт масла, также меняли и керосин.
         Деньги обесценивались, их много раз меняли, вместо одних выпускали другие, причём объявляли что новые в 1 000 раз дороже старых. Но скоро опять доходили до миллионов. У меня долго сохранялись образцы денег в один и десять миллионов. Происходили страшные хищения и злоупотребления. На станции Пено, например, находилась лесозаготовительная контора братьев Зарх. Это были два брата 19 и 22 лет. При них же был малограмотный отец еврей.
         Они заготовляли лес и дрова по всему району. Лес и топливо в то время были очень важным государственным делом. От этого зависела работа

-202-
промышленности и транспорта, а следовательно, успехи Красной Армии.
         У Зархов работало 40 000 рабочих, которые освобождались от призыва в Красную Армию. У них была контора, склады для продовольствия и одежды (соль, сахар, табак, спецодежда – всё, что тогда стоило дороже золота). Они имели для разъездов отдельный вагон. Распоряжались бесконтрольно, жили роскошно. Когда пуд соли, хлеба или табака был целый капитал, на их складах были сотни пудов товаров. Составлялись фиктивные ведомости на выполненные работы, и даже на выплаченные суммы и продовольствие. Лес вывозился на сплавные реки сырой, и тонул в громадном количестве. Любого дезертира, дезертировавшего 1-2 года зачисляли на работу за плату, и концы в воду. Часто кто-либо из хозяев ездил в Москву или Петроград и закупал целый чемодан золотых и драгоценных вещей. Денег было сколько угодно.

-203-
Трудно себе представить какие богатства и какое могущество они имели, будучи в то же время по образованию на уровне окончивших семилетку. У Зархов были во всех окрестных городках роскошные квартиры, выездные рысаки, моторная лодка с механиком для разъездов по Волге и озёрам. Систематически составлялись фиктивные акты на вывезенный по реке лес. Один раз был составлен акт на якобы затонувшую лодку с продовольствием, хотя лодка была пустая. Мой зять - Михайловский работал у них, и я был в курсе дела. Неоднократные жалобы в Москву на злоупотребления не давали результатов. На ревизоров оказывали магическое действие хлеб, соль, сапоги. Но под конец они всё-таки были арестованы. Что с ними стало – не знаю.
         После пожара сестра с зятем перебрались жить в деревню около ст. Андреаполь, где зять устроился на лесоразработках, а мы с матерью решили возвратиться в Петроград. Я продал корову, а поросёнка зарезал, получив около 1½ пуда свинины.
         Ровно в полночь нового 1921-го года поезд остановился где-то около ст. Бологое. Явился продовольственный отряд, который обыкновенно производил обыски и отбирал продукты. Мы сильно перепугались, но потом начальник отряда объявил, что по

-204-
случаю Нового Года обыскивать не будут, и мы благополучно довезли свинину. Это очень выручило нас в Петрограде в первые дни.

(Позднее мать Яна вернулась в Нарву, незадолго перед тем, как Эстонию и СССР разделила граница. Ей было уже около 70-ти лет, и она была вдовой погорельца, не имевшей специальности. Она бедствовала. Чтобы увидеть сына и дочь она несколько раз, в районе известных ей клюквенных болот, переходила по камням пограничную реку Нарову. Потом шла пешком до Кингисеппа, откуда поездом ехала в Ленинград. На улице она подкарауливала сына, чтобы его не скомпрометировать. Русские деньги в Эстонии не ходили, и помочь ей он ничем не мог. Можно было только передать какие-то мелкие вещи. Обычно эти походы обходились благополучно, но однажды её остановили пограничники, и, отобрав серебряные ложки, отпустили с миром. Так что она была довольно смелым человеком. Ш.И.Я.)

(Об отделении Эстонии: 14 ноября 1917 года Нарвская городская управа направила в Петроград заявление-просьбу вернуть город из Ямбургского земства в Эстляндскую губернию. Этот документ был подписан городским головой Нарвы А. Дауманом. Уже через день в Нарву пришел положительный ответ за подписью В. И. Ленина. Для Нарвы это было судьбоносное решение. Тартуский договор Эстония заключила и свою независимость завоевала, обрела тогда, когда правительство России возглавлял Ленин. Ш.А.Б.)

Увлечение театром.

- - (207)        

Я всегда любил театр, а с 1917 года увлекся им по-настоящему, особенно оперой и балетом. В Народном Доме в оперном зале пел всё время Шаляпин. Там числился антрепренёром какой-то Аксарин, но я узнал от известного Исайки (Исая Григорьевича Дворищина), секретаря Шаляпина, а теперь главного режиссёра ГоТОБа, орденоносца и заслуженного артиста СССР, что фактическим предпринимателем и хозяином дела был сам Шаляпин, а управляющим у него – Дворищин. Там же часто пели тенор Собинов и тенор Смирнов.
Я видел Шаляпина, думаю раз 300, во всех его ролях много раз.
Шаляпин произвёл на меня громадное впечатление как величайший и гениальнейший артист, какого я когда-либо видел.

       (Как потом рассказывала В.С. Бекман, Ян Янович имел неплохой голос (баритональный бас), хотя и не имел никакой певческой школы. Он подружился с Дворищиным, у которого был тенор, и они часто брали в ЦПКО лодку, и катались на ней, пели в своё удовольствие. Чаще всего сцену Варлаама и Мисаила из оперы «Борис Годунов». За этим делом Ян Янович даже сорвал себе голос. Зато друг постоянно давал ему контрамарки на выступления Шаляпина, отчего он имел возможность слушать его во всех ролях, более всего в «Кармен», до самого отъезда Шаляпина за границу в 1922 году. Шаляпин был для отца настоящим кумиром.)

Электротехнический институт.

-204-
         По прибытии в Петроград я решил поступить учиться в электротехнический институт, находящийся на Аптекарском острове (Песочная 5), рядом с Ботаническим садом, недалеко от моей квартиры. Явился к декану электротехнического факультета профессору Владимиру Владимировичу Дмитриеву, который узнав что я имею аттестат зрелости и учился в Университете, зачислил меня сразу же на первый курс. Я принялся за дело очень рьяно, сдав начертательную геометрию и черчение в первые же дни. Лаборатории меня несколько задержали, но в основном я сдал все предметы примерно за 3 года, хотя дипломный проект делал ещё 1 ½ года. Защитил его я осенью 1925 г., пробыв в институте 4½ года. Громадное большинство поступивших со мной кончили года на 2 позже.
         Попав на практику на завод Красный Треугольник, я остался там работать в качестве электромонтёра и работал все студенческие годы с небольшими перерывами. Дипломный проект я сделал у профессора Дмитриева на тему «Блок-станция

-205-
на заводе «Красный Треугольник» с использованием отбросного тепла». Причём я в течение полугода довольно подробно исследовал тепловое хозяйство «Кр. Треугольника» и разработал проект рационализации этого хозяйства.
         В институте я сдал около 90 экзаменов и зачётов по отдельным курсам и выполнил многие лабораторные работы.
Профессора ЛЭТИ того времени:

Директор Осадчий (будущий «вредитель»;
Центр эл. Станции – В.В. Дмитриев (засл. деят. Науки);
Электрификация фабр. и зав. Сер. Ал. Ринкевич;
Высокое напряжение Ал. Ал. Смуров. Третьяк Лютер;
Радиотехника Фрейман;
Телефония Триумров, Азбукин, Коваленков В.И.;
Гидростанции Егиазаров;
Переменные токи Щуркевич;
Постоянный ток Скробов (сошёл с ума);
Механика Г.В. Колосов Образуев;
Математика Гамаркин – убежал за границу, Пихомиров;
Сопротивление материалов – Ф.Б. Куровский (убежал загр.), Бондоренко (окончил жизнь самоуб.);
Эл. Освещение – Зеленцов (убежал загр);
Произв. эл. Ламп. – Иванов;
Физика и рентгенотехника – И.М. Глаголев;
Теоретическая электротехника – С.И. Покровский;
Эл. химия – Максименко;
Химия – Гребенщиков (академик);
Эл. Машины – Холуянов Ф.И.;

-206-
Н.И. Рукавишников, Петелин, Горелейченко и другие.
Подружился я больше всего с Генох Яковлевичем Кантор.
Из моих сверстников и соучеников многие теперь стали профессорами, так например Машкиллейсон - по высокому напр. Соколов – токи высокой частоты, Копленский – эл. Машины, Иванов и Рыжов – релейная защита и др.

Библиотекарем у нас была Качалова.

-211-
         Летом 1921 г. нас студентов, направили на производственную практику на заводы. Я получил командировку на соседний с институтом завод военно-врачебных заготовлений на Аптекарском проспекте и работал там несколько дней в отделе Электрика, но потом кто-то из студентов-партийцев захотел попасть туда из-за близости и удобства сообщения с институтом, и меня сняли, предоставив практику на Красном Треугольнике. Завод этот был на другом конце города, как резиновый не представлял большого интереса для электрика и я пошёл туда с тяжёлым сердцем.

 

Самостоятельная работа на заводах.

«Красный Треугольник»

         На «Красном Треугольнике» меня назначили в электро-монтажную мастерскую. Электрохозяйство там было довольно обширное, хотя и устаревшее: 3 электростанции постоянного тока с тихоходными генераторами постоянного тока приводились в движение паровыми машинами. Один турбогенератор Умфорлунг. Кабели, сотни моторов постоянного тока. Силовое хозяйство состояло из 9 котельных с 70 паровыми котлами и 9 паровых машин на 10 000 лошадиных сил, вращающих трансмиссии.

 («Треугольник» — первая в России резиновая фабрика. Свою историю отсчитывает с 1860 года. В 1918-ом завод был переименован в «Красный треугольник». В 1932 году завод начал производить синтетический каучук. Расположен на набережной Обводного канала, 138.

Товарищество российско-американской резиновой мануфактуры (ТРАРМ) основано в 1860 году коммерсантом из Гамбурга Фердинандом Краузкопфом. Приехав в Россию годом раньше, имея опыт представителя американской галошной фирмы, он быстро понял, что продажа изделий из резины в России сулит огромные прибыли. И дело было не только в знаменитых галошах. Бурно развивающая российская промышленность остро нуждалась в насосных рукавах, шкивных ремнях и трубах, в транспортерной и конвейерной ленте, а рынок потребителей галош представлялся и вовсе безграничным. Краузкопф, найдя компаньонов среди российских купцов, в 1859 году основал "Товарищество Российско-Американской мануфактуры" и открыл первую резиновую фабрику в России. На то время предприятие было оборудовано самым современным импортным оборудованием. Технологический процесс был перенесен из Америки. «Заграничными» были и первые кадры. Мастера из Германии, клейщицы галош из Англии, которые должны были обучать российских рабочих. Секрет создания резины тщательно охранялся компанией Российско-Американской мануфактуры. Каждый поступавший на работу техник или инженер подписывал «клятву верности»: никого, кроме правления товарищества, не посвящать в то, что происходит на заводе, а также не открывать способа приготовления изделий. От рабочих эти технические секреты также скрывались. Первая продукция была выпущена в том же 1860 году - именно с этого момента и началась история "Красного Треугольника". Уже в октябре выпускалось до 1000 пар галош в день. Вскоре фабрика экспортировала свои изделия в Европу и, конечно, обеспечивала галошами всю Россию. Основным покупателем этих резиновых изделий было городское население, причём все его категории. Галоши, или «чехлы для обуви», составляли в XIX веке основную продукцию резиновой промышленности.

С 1908 года «Товарищество Российско-Американской резиновой мануфактуры» (ТРАРМ) закрепило за собой название «Треугольник», соответствующее торговому знаку. В одной из бумаг, направленных в Министерство финансов, так объяснялся выбор торгового знака: «В знаке фирмы треугольник — главное, бросающееся в глаза неграмотному покупателю». За первые 50 лет существования мануфактура изготовила 282 миллиона пар галош и стала одним из крупнейших "резиновых" производителей мира. Кроме галош, фабрика выпускала продукцию для тяжелой промышленности, а также непромокаемую одежду (плащи "макинтош"), резиновые подушки и матрацы. В разгар Первой мировой войны "Треугольник" стал основным поставщиком резины для автотранспорта, авиации. За свою продукцию компания "ТРАРМ" получала множество премий и золотых медалей на российских и международных выставках и была удостоена звания "Поставщик Двора Его Императорского величества".

В разгар Первой мировой войны галошный монополист «Треугольник» сильно развился на военных заказах, так как оказался по существу единственным поставщиком резины для автотранспорта, зарождавшейся авиации.
После того, как в 1917 году пришёл "гегемон" и все пошло прахом, завод был национализирован, и стал называться "Красный Треугольник". Продукция под этой маркой сегодня широко известна не только в России, но и далеко за её пределами. Важной вехой в жизни завода и страны был переход производства резины в 1932 году на отечественный синтетический каучук. До этого приходилось использовать дорогой импортный натуральный каучук.

С началом Великой отечественной войны основные производства "Красного Треугольника" были эвакуированы из Ленинграда. Но на оставшемся оборудовании необходимая фронту продукция выпускалась и в блокадные дни. Война нанесла "Красному Треугольнику" огромный урон. В 1949 году начал работу новый цех литья резины под давлением. Технология формирования изделий под давлением позволила увеличить выпуск продукции почти на 70%. Однако темпы реконструкции и технического перевооружения значительно отставали от требований времени и к началу перестройки "Красный Треугольник" оказался в сложном положении. Объединение распалось на отдельные производства, которые старались выживать в новых рыночных условиях.

Годы приватизации середины 90-х годов нанесли ущерб заводу больший, чем годы разрухи 1917-1922 гг. Единый механизм Производственного Объединения "Красный Треугольник" был расчленён на кусочки. Образовалось несколько самостоятельных предприятий. В настоящее время завод переживает не лучшие времена. См. нынешние фотографии. Ш.А.Б.)

-212-
         Главным электриком был Церпинский Иосиф Владиславович, страшно заносчивый и важный барин, который ни с кем не говорил, кроме мастера. Учившийся где-то за границей он, по-видимому, обладал небольшими знаниями и прикрывал это своей важностью. Фактически все дела вершил мастер Петров – толковый человек из мастеров. Монтёров в цеху было человек 50.
         Я с монтёрами делал электропроводку для освещения, прокладывал кабели, ремонтировал моторы и перемотал несколько якорей электромоторов, что считалось уже сложной работой, требующей высокой квалификации. Тут я в первый раз встретился с «мастеровщиной», с «секретничанием». Мастеровой редко укажет другому, особенно ученику, в чём причина какой-либо неисправности и как её устранить, и заставит самому долго копаться, а если можно, то старается сбить с толку. Причём он придаёт громадное значение своим, весьма скудным иногда знаниям, и считает что он чуть ли не один в мире обладает этим знанием, которое большею частью является азбучной истиной.

-213-
Делается это, по-видимому, чтобы набить себе цену, и является глупым и вредным обычаем. На практике нас – студентов было довольно много. Но осенью почти все ушли, я же остался работать и далее в качестве электромонтёра. Заработок давал возможность существовать. Получая рублей 60 в месяц, я особенно хорошо прирабатывал тем, что еженедельно, в воскресные дни, оставался на сутки на заводе – на «чистку паровых машин». Хотя я и не принадлежал к отделу паровых машин, но в виде исключения, мне с несколькими другими студентами предоставлялась эта очень выгодная работа. Мы чистили мазью и мелом поручни, медные части и трубки, крышки и т.д. помогали машинистам в разборке машин и их сборке, затем мыли керосином полы. Начинали в субботу в 5 часов вечера, ночью немного спали и утром в воскресенье или днём кончали. Писали нам 24 часа работы, причём оплачивалось всё вдвойне как сверхурочные и с какими-то добавочными оплатами, так что мы получали оплату примерно за 6 рабочих дней. Благодаря этой «чёрной» работе я мог существовать.

-214-
         Выбирая тему для своего дипломного проекта, я стал изучать тепло-силовое хозяйство завода, работу паровых машин, водокачек, электростанции, котельных. Работники отдела - конторщик Михельсон и мастер Иванов шли мне навстречу, с удовольствием помогали и предоставляли все материалы и отчёты, но заведующий тепло-силовым хозяйством немец Трейер смотрел косо и недружелюбно, и несколько раз делал замечания, не слишком ли глубоко я залезаю.
         Человек этот был также заносчивый и несимпатичный. Мне тогда было не совсем понятно его поведение, но потом, работая уже инженером я убедился, что это был мало знающий человек на уровне техника, жулик и очковтиратель. Он указывал в отчётах, что машины и котлы работают идеально, с очень высоким КПД, получал благодарности, премии, и у директора числился ценнейшим работником. На самом же деле, потом, когда я наладил учёт и контроль, оказалось, что работают машины

-215-
плохо. И он просто боялся разоблачения этого, стараясь чтобы другие не узнали настоящее положение дел.
         На Треугольнике было много очень знающих и дельных инженеров, и я думаю что некоторые догадывались о действительном положении дел, но просто не собирались лезть в это дело и не мешали Трейеру обманывать Красного Директора. Тот был не специалист и его было легко надуть при соответствующем нахальстве, которым Трейер обладал вполне.

         Приходится с грустью признать, что в этом обмане участвовали, вольно или невольно, крупные ленинградские специалисты - профессоры. Чтобы не быть голословным и поставить дело солидно, Трейер систематически приглашал крупных профессоров - теплотехников, оплачивая очень хорошо их труд, для участия в испытаниях котельных. Рабочая сила и техники были конечно заводские. По расходу топлива и воды, температуре и давлению пара выводился КПД котельной. Записи по взвешиванию топлива и по водомерам производили конечно

-216-
подчинённые Трейера. Писали ли излишнее количество испарённой воды или меньшее количество сожжённого топлива, но акты испытания, подписанные крупными авторитетами давали КПД – 80%, а иногда и более предельно возможной или вернее почти невозможный при мелких в большинстве цилиндрических котлах. В результате – благодарности, премии, награды. Трейер - редкий специалист. На самом деле КПД составлял 60-65, редко 70%.
         Подсчёты профессорами производились несомненно правильно, хотя результаты должны были возбудить их подозрения. Но акты подписывались.
         Я с грустью убедился, что и акты профессоров могут быть тенденциозными и служить иногда не для выяснения дела, а могучим средством в руках авантюриста для запутывания дел и обмана.

-217-
         Как-то, кажется в 1923 году, завод дал мне на полгода заводскую стипендию, и я занимался целиком в Институте, не отвлекаясь работой на заводе. Инженеры завода в то время держались гордо и с ними никакого сближения не происходило. Хорошо относилась ко мне секретарь технического директора, очень славная Кирхгоф Евгения. Она была очень весёлая, образованная, воспитанная девушка из «бывших», владела языками и была своим человеком у высшей администрации завода. Она оказывала мне иногда кое-какую помощь. Потом она вышла замуж за учёного.

         В 1923 или 24 г., по совету профессора Дмитриева, я окончательно выбрал тему своего дипломного проекта, назвав его «Блок-станция на заводе Кр. Треугольник, с использованием отбросного тепла». Предполагалось разработать проект реорганизации всего тепло-силового хозяйства по последнему слову теплотехники. Это должно было бы заинтересовать и завод. По совету того же профессора Дмитриева я предложил заводоуправлению Кр. Треугольника разработку этого проекта, с тем чтобы завод оказывал мне некоторую материальную помощь, т.е. платил практикантскую ставку.

-218-
         К сожалению, мне отказали, отписавшись, что завод предполагает разработать проект собственной электростанции своими силами.
         Это было, конечно, неправильно. Там были крупные специалисты – резинщики, но они, как я потом убедился, были совершенно беспомощными энергетиками, и к тому же стариками, отставшими от науки, привыкшими делать всё «на глаз», или заказывать фирме, но не рассчитывать самим.        

Копейки расхода на мою стипендию ничего не значили по сравнению с миллионами, которые были поставлены на карту. Тут выступало и профессиональное самолюбие администрации, и нежелание возиться с чуждым элементом – студентом, а может быть боязнь лишних хлопот.

         Уже в 1924 г. за несколько месяцев до защиты дипломного проекта я был зачислен на завод инженером и приступил к работе.
         Завод в то время сохранил почти целиком свою дореволюционную организацию немецкого предприятия, главными владельцам которого были барон Краузкопф и Нейпиллер. Это было громадное предприятие с 30 000 рабочих. Длина цехов,

-219-
поставленных в один ряд, составляла 40 вёрст. Кроме чисто резинового производства там имелись целые подсобные заводы с тысячами рабочих, кузницы, механические заводы, столярные, ящичные, модельные, кровельные, чугунолитейные, текстильные, асбестовые заводы и громадное энергетическое хозяйство. Инженеров было только человек 30. В цехах фактически всем управляли мастера и ст. мастера - практики из рабочих, прослуживших 20-30-40 лет.
         Через некоторое время инженеров стало человек 1 000 и каждого старшего мастера, иногда даже малограмотного, заменил Главный Инженер отдела.

         Бухгалтерия была также одна, с роскошными помещениями разделёнными стенами из зеркальных стёкол на отдельные комнаты, так что Главный Бухгалтер, сидя в своём кабинете, видел всех своих 500 служащих. Часто слышался немецкий язык. Многие инженеры остались ещё от владельцев завода. Организация была стройная и чёткая. Чистота и порядок - идеальные, особенно на силовых установках и в конторах.

-220-
         Все металлические части блестели, все полы и стены – кафельные. Например, в помещении паровой машины, несмотря на то, что все время употреблялись смазочные масла и прочее, немыслимо было увидеть на полу пятнышко. На чистоту и внешний вид обращалось больше внимания, чем на КПД машины. Было много интересного и в других системах. Например, система сигнализации, дающая возможность моментально найти любое лицо из администрации. Наиболее важные лица имели свой позывной сигнал из точек и тире, и во всех цехах были звонки, приводимые в действие из коммутатора телефонной станции или световые сигналы. Искомый, слыша свой сигнал и подойдя к ближайшему телефону – соединялся с искавшим его.

         Система замков и ключей - отмычек: цеха тысячами железных дверей отделялись друг от друга в целях пожарной безопасности. Каждая дверь имела свой ключ. Начальники цехов имели отмычки, открывавшие все двери их цехов или отделов, а директора, электрики, гл. механики имели отмычки, открывавшие тысячи дверей завода. Так же было

-221-
с висячими замками складов.
         Замечательно хорошо было поставлено дело с противопожарной охраной. Спринклерная система с автоматической сигнализацией, пожарная команда и пр. Много чему можно было научиться и многое перенять. До войны 1914 года это был самый крупный и лучший резиновый завод в мире. В то же время в нём было много недостатков, о которых я говорил, и ещё скажу. Все инженеры и директоры были очень большие и важные «баре». Всё делалось на глаз и «по усмотрению», полагаясь только на чутьё и знания специалистов, хороших резинщиков и больших практиков. Точных измерений было мало, хотя была большая и хорошая лаборатория, руководимая профессором Б.В. Бызовым. Что касается энергетики, то тут дело было поставлено очень плохо. Масса топлива и пара тратилась зря. Но на этом никто не старался экономить, и это, по-видимому, считалось второстепенным делом.

Мне со старым и дельным инженером Сергеем Флегонтовичем Лавровым, приглашённым вместе со мной на завод, было поручено приняться за рационализацию тепло-силового хозяйства.

-222-
Мы вдвоём принялись за испытания тепловой аппаратуры и определили очень плохое использование тепла.
         Я особенно увлёкся работой, и иногда просиживал на заводе у горячих котлов и печей по суткам, бывало даже без пищи (питание в столовой в то время не было налажено).
Мы нашли целый ряд вредных производственных предрассудков (работа пролётным паром помимо конденсац. горшков), и составили проект сбора и использования конденсата, что давало до 15% экономии топлива. Я разработал метод теплового расчёта вулканизационной аппаратуры, который потом стал применяться всеми резинщиками и упоминаться в соответствующих ВУЗах и техникумах.

         Через короткое время мы создали Энерго-Бюро с 30 сотрудниками, главным образом студентами ВУЗов. Приобрели и установили приборы: паромеры, термографы, регистрирующие манометры и наладили регулярные испытания тепловой аппаратуры. Разработали систему премирования кочегаров и производственников за экономию топлива и пара, давшую сразу великолепные результаты. Составили схемы паро- и водопроводов, инструкции для работников электрического хозяйства и многое другое.
Лавров, как старый инженер, числился начальником Энерго-бюро, а я его помощником.

-223-
         Во время работы, мне пришлось поневоле поинтересоваться работой котельных и указать на их низкий КПД. Я сразу же встретил враждебное отношение Трейера. Как-то, встретив меня наедине, он заявил, что я подкапываюсь под него, и что это может кончиться для меня плохо. В действительности же я не имел никаких целей, кроме пользы дела и честного выполнения своей работы.
Скрыть истину или идти на подделку цифр я не мог, но думал, что наша работа по рационализации могла пройти безболезненно для Трейера, в порядке вполне естественного уточнения цифр и перехода на систему контроля. Никогда и никто не думал подчёркивать чью-либо вину в этом деле. Просто мы переходили на более современную и лучшую систему ведения тепло-силового хозяйства. Но Трейер почувствовал опасность и принял меры.

         Как-то Лавров отозвал меня в сторонку и страшно волнуясь, чуть ли не со слезами на глазах сказал, что Директор потребовал снять меня с этой работы и перевести в бюро электрификации, что он понимает весь вред этого мероприятия, что я для него более чем правая рука, что

-224-
он отстаивал меня, но ничего сделать не смог. Придётся покориться, т.к. Трейер категорически потребовал моего удаления из Энерго-бюро (или он, или я). Директор, разумеется, не мог отпустить старого работника. Так мне пришлось временно прервать работу в Энерго-бюро. Работу, которой я увлекался и сделал довольно много. И главный механик А.М. Иванов и Лавров великолепно понимали в чём дело. Но ничего нельзя было сделать, хотя Лавров как старый офицер и настоящий джентльмен намекнул, что если я буду очень обижен, то он может поставить вопрос ребром и потребовать своего увольнения. Я, разумеется, этого требовать не мог.

         В бюро электрификации я попал на такую же интересную работу и принялся за углублённую разработку своего институтского проекта о постройке заводской электростанции с использованием тепла, которая при стоимости в 7 миллионов рублей давала бы, по расчетам, 3 000 000 руб. экономии в год и окупилась бы целиком в 2½ года. Я разработал проект, получил консультацию и одобрение крупнейших профессоров, утверждение Заводоуправления и Госплана.

-225-
         Нашими и иностранными заводами были разработаны проекты оборудования котлов, турбин, генераторов, испарителей, подстанций и пр. Но дело с постройкой затянулось оттого, что Ленэнерго потребовал, чтобы работа была передана ему, и таким образом постройка Московско-Нарвской Теплоцентрали тянется до сих пор, хотя нужно надеяться, будет когда-нибудь закончена. Государство всё-таки потеряло на этой затяжке много миллионов. Если бы станция была построена в 1929 г, как предполагалось, она окупила бы себя уже 6 раз, дав около 50 миллионов экономии, при стоимости в 7 мил. Но так иногда делаются дела.
         Через некоторое время Трейер исчез, и как оказалось, удрал за границу. Поработав 8 месяцев в Бюро электрификации, я закончил проект и Лавров перетянул меня опять в Энерго-Бюро. В Бюро Электрификации я работал вместе с талантливым инженером Н.Н. Крачковским, который занимался гидроэлектрической частью, распределительным устройством, генераторами, защитой, в то время как котлы, турбины, испарители, теплотехника были в моём ведении.

-226-
         В Энерго-Бюро я принялся за дело с прежней увлечённостью.
 Я разработал методы расчёта вулканизационной аппаратуры, сделал много рацпредложений, за которые был многократно премирован. Предложил и рассчитал новый метод учёта работы паровых машин по давлению в ресивере.

         Помню, в то время мне было предложено взять на себя, вместе с инженером Н.В. Кузьминым, который в то время заменил Трейера – обучение рабочих вулканизовщиков – теплотехнике, с целью экономного расходования пара.
         Я отнёсся к этой задаче очень серьёзно. Проработал сам весь материал и составил конспект. Как-то раз его увидел Лавров. Он сообщил профессору Б.В. Бызову. Последний попросил просмотреть, нашёл что он очень полезен, и вследствие недостатка такой литературы для резинщиков должен быть напечатан. Он доложил директору, получил согласие. Мне выдали авторский гонорар. Это было в 1926 году. У завода в то время ещё была своя типография,

         Но скоро типография была закрыта и дело с печатанием затянулось. В 1923 году я женился на Валерии Сергеевне Бекман. При этом мы объединили наши фамилии, и в дальнейшем все мои печатные труды выходили под фамилией Селль-Бекман.

-227-
         Моя первая книга под названием «Что должен знать рабочий-резинщик о вулканизации резиновых изделий» в 150 страниц, вышла только в 1929 г. в издании ОГИЗа. Причём мне при этом выдали ещё раз гонорар, а когда я предложил заводской гонорар 600 руб. возвратить, Технический Директор отказался от этого и распорядился деньги списать.
         В это время был поднят вопрос о составлении ряда учебников по резине. Редакционная коллегия составила план. Было намечено около 10 тем. Среди тем была «Вулканизация». Профессор Б.В. Бызов как крупнейший специалист по вопросам вулканизации с мировым именем оставил для себя «Теорию вулканизации». Ко мне он питал большую слабость, относился как отец, был очень добр и любезен и предложил мне написать вторую половину этого тома «Практику вулканизации».
         Хотя я и пытался отказаться, ссылаясь на то, что я не резинщик, а электрик и энергетик, он, ссылаясь на мою первую книгу, на её хороший стиль и пр. уверил что я вполне справлюсь, и что лучшего автора не найти. Мне было всё это приятно и лестно. Бызова я любил,

-227’-
уважал и ему верил. Смелости и сил было много. И я в полгода написал книгу «Практика вулканизации». Рукопись пошла в Москву в редакцию Химиздата. Рецензенты – крупнейшие резинщики дали самые похвальные отзывы. Рецензии я как автор получил, но без указания фамилий рецензентов. Мне кажется, что я не заслужил этих похвал, но книга была отпечатана Химиздатом в 1931 г.

         Скоро, по распоряжению Орджоникидзе, Резинотрест обратился ко мне с просьбой написать книгу «Вулканизация», где прямо указывалось, что мой опыт и имеющиеся книги дают уверенность, что эта работа будет выполнена наилучшим образом. Резинотрест выражал согласие уплатить разницу между твёрдой издательской ставкой и моим гонораром (350 руб. вместо 250 руб. за печатный лист).
         Эту книгу в 260 стр. я написал и она вышла в 1936 г. Под названием «Вулканизация». В это же время мною был опубликован ряд статей в журналах: «Предприятие», «Тепло и Сила», «Резиновая промышленность».

-228-
         Во Всесоюзной ассоциации инженеров «ВАИ» в Ленинграде, году в 1928, я сделал доклад об учёте работы паровых машин. А примерно в 1929 г. прослушал во «Дворце Инженеров» курс по усовершенствованию инженеров – теплотехников.

         Ещё при мне большое количество инженеров «Кр. Треугольника» были арестованы как «вредители». Кошелев, Лявзанский, Швальбе, Бекман, Кристсон, Огурский и др. Потом, когда я ушёл, было арестовано ещё больше, почти все кого я застал, когда поступил на завод. Многие исчезли бесследно, некоторые отбывали затем принудительные работы на заводе, под охраной.

Опытный завод - Литер А.

         Профессор Б.В. Бызов (мемориальная доска - Московский пр. 26/49) открыл свой способ производства синтетического каучука из нефти.

Параллельно с этим, профессор С.В. Лебедев предложил свой способ производства – из спирта. Для проверки этих способов, правительством было решено построить два опытных завода: Литер А – для нефти и Литер Б – для спирта.

-229-
         Бызову был отведён для этого бывший газовый завод на Рыбинской улице, на Обводном канале. Одновременно нужно было организовать бюро для проектирования заводов, производительностью 20 000 тонн в год. Бызов предложил мне руководить этим проектным бюро. Жаль было расставаться с Кр. Δ, где я работал 10 лет. Но работа была очень интересная. Бызов так уговаривал – и я согласился.
Я набрал штат, ознакомился с технологическим процессом и приступил к делу. Наш процесс был несколько схож с крекингом нефти, и я в первую очередь, поехал со своим помощником В.В. Молодцовым в Баку. Там мы осмотрели все крекинг-заводы: 1) Винклер-КоКо 2) Баджерс 3) Капелюшникова, установку Брайт-стоков – Макс Миллера, установки для получения нафталина и все остальные заводы «Чёрного города». Осмотрели также бакинскую ГрЭС. Промыслы – бывшие Нобелевские в бухте Ильича и др. Осмотрели процесс бурения и добычи нефти и газа.

         В самом начале мы явились в управление Азербейджан-нефть, к управляющему

-230-
Баринову и получили от него разрешение на осмотр всех установок, чертежей и расчётов и ознакомились подробно с печами, реакторами, насосами. В них заключалась сложность и наших будущих установок.

         Не буду вдаваться в специальные вопросы и подробности. На промыслах мы как-то видели, как газ и нефть с громадной силой вырываются из скважины. Шум слышен на несколько километров. Люди как мухи, стараясь заглушить фонтан, стоят вверху на вышке, обшивая его досками. Нефть обливает их, газ душит, а искры от удара камешка о железо вышки достаточно, чтобы газ вспыхнул и получился пожар фонтана, а эти люди моментально сгорели. Но они работают.

         Через день мы увидели там же, в бухте Ильича пожар фонтана. Шум пожара был слышен за 4 км в городе. Столб огня и дыма из города кажется выше гор, следовательно, не менее ½ километра. Вблизи действительно зрелище величественное, страшное и незабываемое.

-231-
Уже сажень за 100 – жарко. От жары ближайшие семь железных вышек накалились и свалились, а каждая стоит 50 000 руб. Этот пожар погасили через 2 дня, а иногда вышка горит 40 дней и более.

Гасят, надвигая железные плиты или подземными взрывами. Бухта Ильича это морская бухта, засыпанная грунтом, чтобы можно было производить бурение на суше. Скважины глубиной до 3 км, следовательно и штанги свёрл (составные) - такой же длины.

         Город Баку был тогда средним губернским городом, в котором есть трамвай, асфальт. Были мы в декабре, но многие ещё ходили в белых майских костюмах. Рыба дешёвая, купили осетровой тешки и балыка по 4 р/кг. На улицах продают жареные каштаны и шашлык. На набережной подают кофе на улице. В гостинице в номерах печей нет вовсе.

-232-
         Назад хотели лететь на самолёте, но оказалось, что самолёт летит до Ленинграда 4 суток, а поезд – 3 суток. Поэтому возвращались, как и приехали - поездом в Международном вагоне, в двухместном купе со всеми удобствами. Помнится из Петрограда мы ехали в том же вагоне что и один из крупнейших партийных деятелей Емельян Ярославский. В Баку, по рекомендации Бызова, нас знакомил с крекинг-процессом крупный специалист-профессор.

         На заводе Литер А я набрал штат в 30 человек и примерно в мае закончил проект завода на 10 000 тонн каучука в год. Были разработаны проекты аппаратуры, подсобных предприятий, зданий завода и пр.

         Сложность дела заключалась в том, что расщепление (пиролиз) нефти происходит при t°+800°С и давлении 16 атм. Получаемый затем дивинил нужно хранить при -30°С, т.к. он кипит ниже нуля.

         Всё это требует очень сложных печей, выдерживающих большие давления и температуры, сложных насосов, холодильных установок, сложных автоклавов для получения каучука из дивинила (бутадиена).

         Попутно был сделан экономический расчёт процесса и сравнение экономичности нефтяного и спиртового каучука, причём по моим расчётам получалось, что нефтяной каучук раза в 3 дешевле спиртового.
 

Когда я об этом, в одну из моих поездок в Москву,

-233-
сообщил начальнику управления СК Осипову-Шмидту, он сказал, что экономические соображения не имеют значения и ими заниматься не следует. Мне это показалось странным.

         Закончив проект, я повёз его в Москву и приложил к нему сравнительные экономические расчёты, доказывающие выгодность постройки заводов нефтяного каучука. Осипов-Шмидт был очень недоволен самим поднятием вопроса об экономичности.

         Через некоторое время было решено строить завод по способу Лебедева, якобы потому, что в случае войны нефть может быть отрезана, а спирт будет всегда под рукой. Мне это решение показалось несколько нецелесообразным, так же как и Бызову, и всем работникам опытного завода Литер А. Осипов-Шмидт был повышен в должности. Был одно время заместителем Орджоникидзе, а затем был расстрелян как вредитель. С моей точки зрения, в вопросе о СК он вёл себя действительно странно.

         За ослушание и приложение сравнительных экономических расчётов к проекту, вопреки его указаниям Осипов-Шмидт был очень недоволен мной, и я, ввиду того, что работа была в основном закончена, попросил ОШ об увольнении, и был немедленно уволен. Но до этого я успел съездить от

-234-
опытного завода в Москву, на завод «Нефтегаз», для изучения крекинга.
         На заводе, кроме Бызова был ещё один очень знающий инженер - Технический Директор Матисен – преподаватель ЛХТИ. Он тоже очень горячо ратовал за нефть. Впоследствии он психически заболел манией преследования.

Институт Энергетики и Электрификации. НИИЭЭ 1930-32 гг.

         Ещё работая на Кр. Δ я по совместительству работал научным сотрудником в НИИЭЭ, разрабатывая тему энергетики резинового производства и некоторые другие. По уходе из СК я перешёл туда на постоянную работу. Монография «Энергетика Резинопроизводства» была разработана, просмотрена учёным советом, одобрена и напечатана в трудах института. Это был молодой институт, серьёзных научных сил не было, и под конец он был упразднён. Директор РИИК был, по-моему, недостаточно компетентен и не на месте. Секретарём института была племянница знаменитого Пастера - Жанна Шарловна Пастер, с которой мы подружились и много лет вели знакомство. Она писала на пишущей машинке многие мои печатные работы. (В своей квартире на Каменном острове, где я видела её не раз. Ш.И.Я.).

          В это же время в 1931 г. я был принят в члены дома Учёных им. Горького.

Оргхим – 1932-33 гг.

         В это время трест Оргхим, созданный правительством для рационализаторской и организаторской работы в области химической промышленности, по договору с заводом «Кр. Δ» принял на себя большие рационализаторские работы

-235-
на этом заводе.

         Объём работы был довольно большой – на несколько миллионов рублей.
Организовали бригаду из 70-и человек инженеров и техников, которая работала на самом «Кр. Треугольнике», но дело не клеилось – у них не было знающих резинщиков и они обратились ко мне, предлагая должность технорука. Я согласился.

         Учреждение это оказалось такое, каких развелось довольно много. Задуманное широко, во всесоюзном масштабе оно, по-моему, было всё дутым и мало полезным, с громадными штатами ничего не понимающих сановников и более мелких «арапов».

         Москва давала предписание заводам рационализировать производство, и с этой целью заключить договор со специализированным трестом «Оргхим». На этом основании и «Кр. Δ» заключил договор, причём никто из понимающих работников «Кр. Δ» ни на что не рассчитывал. В «Оргхим» никто резинового производства и в глаза не видел. И если они что-нибудь дельное и предложили, то только пользуясь советом работников того же «Кр. Δ».

-236-
         Начальником бригады стал малограмотный технорук Шейман - ловкий человек, не знающий резинового производства, но умеющий втереть очки и заработать.
         Другой технорук по техническому отделу - Архангельский - знающий, умный, но также - не специалист по резине и поэтому беспомощный - не ловкач - попросил отставки.
Консультант по поточному методу производства лет 30 - тоже ловкач, приезжал из Москвы. Именуя себя «профессором», резины не зная, он получал громадные деньги, чуть ли не 8 000 руб. в мес. Среди работников бригад - много студентов, техников, инженеров. Каждый что-то делает в каком-либо цеху, причём учится у работников цеха, часто мешая им. Чтобы их задобрить, под маркой каких-то работ, им платят деньги по нарядам, и их же рацпредложения, иногда малоценные, предлагаются под фирмой Оргхима, а эти же работники их «принимают», «проводят в жизнь» и дают заключения о полезности своих же, часто пустых, мероприятий.

-237-

         Нас было 2 технорука – я и Шейнман. У меня была энергетика, промтехника, а потом ещё организация производства галош и нормирование. У Шейнмана – шинное производство. Заработки зависели от ловкости, а не от деловитости. Почему-то некоторые работники могли заключать договоры на десять тысяч рублей – представляя в результате «работы» Филькину грамоту.
Шейнман зарабатывал 2 500 р. в мес., а я 700, хотя был занят и работал в 3 раза более его. Происходило просто ограбление казны, причём очень тонко, не подкопаешься.

         Директор Ленинградского филиала по фамилии Орвиз – был симпатичным человеком, но безнадёжным алкоголиком, который мало понимал насколько полезно его учреждение, т.к. был всего лишь бывшим слесарем.

         Зато главный Инженер (фамилию забыл) был настоящий ловкач. Похожий на самозванца. Мало что понимая он жил в Северной гостинице на всём готовом вместе с Орвизом, а трест

-238-
каким-то образом по договору оплачивал их счета в размере до 4 000 руб. в месяц.
         Под конец, когда нужно было сдавать работы, все ловкачи помаленьку ушли. Остался я с группой добросовестных работников (которые мало зарабатывали). Мною были проведены некоторые работы по энергетике и промтехнике. В этом мне особенно помог Пантелеймон Петрович Кремлёвский – очень талантливый инженер со своей бригадой. Мои работы дали экономике около 2 000 000 руб. в год, хотя расходы на них не составили и 1/20 части от стоимости всех работ. Это было признано Арбитражем НКТИ в Москве, где я отстаивал наши работы. Остальные же работы Шеймана и др. не дали ничего, несмотря на то, что они стоили очень дорого и что эти люди зарабатывали 3 раза более меня. Таких учреждений было много, но надеюсь, что опыт старых ошибок гарантирует наше правительство от возможности допущения подобных вещей в будущем.

-239-
         Могу ещё добавить, что я имел серьёзные неприятности из-за того, что воспротивился бесшабашному ограблению казны, заключению дутых договоров и выдаче фиктивных нарядов. У меня этого не было. Но многое делалось помимо меня, с начальником бригады, гл. инженером, директором и др.

Оргэнерго 1934-35 гг.

-240-
         Оргэнерго было организацией по рационализации энергохозяйства. Это было более крупное учреждение со своими заводами, лабораториями, мастерскими и проектными конторами. В Ленинградском филиале были серьёзные работники - теплотехники.
Недалеко от меня расположились мастерские контрольно-измерительных приборов, развившиеся затем в завод КИП с проектно-монтажным бюро и лабораториями. Я поступил туда техноруком. Работа состояла в ремонте, градуировке и проверке гальванометров, пирометров, термопар, паромеров, газоанализаторов, в проектировании и монтаже установок КИП для электростанций и заводов. Там я создал несколько конструкций своих приборов: измеритель теплового потока, паромер и др. и наладил их производство. Детали мы получали с завода «Пирометр». Пояса вулканизовали на «Кр. Тр.». Директором был Кузьмин, Главным инженером – Н.И. Кусов.

ЦКТИ – Центральный КотлоТурбинный Институт 1936-38 гг.

-241-
         С 1936 г. я работал в лаборатории автоматического регулирования «ЛАР» ЦКТИ. Сделал сразу сигнализатор и измеритель температуры для прямоточного котла конструкции проф. Рамзина и установил его в Москве на опытном котле при теплотехническом институте. Встречался много раз с Рамзиным. Затем проектировал авторегуляторы температуры и давления для его котлов для института военного кораблестроения и др.
         ЦКТИ был уже солидным и серьёзно поставленным институтом. Работали там все виднейшие энергетики Ленинграда: проф. Шретер, проф. Кнорре, проф. Татирчук, ряд профессоров и учёных по турбинам, котлам, машинам.
         Велись работы по ртутной турбине. В ЛАР, где я работал, постоянным руководителем был очень талантливый проф. Вознесенский – великолепный математик. Он, между прочим,

-242-
получил орден Ленина за пропеллерные насосы собственной конструкции для канала Волга-Москва. У нас же в отделе работал довольно талантливый инженер Корнилов.

         Но работать было очень трудно. Работы тянулись без конца из-за недостатка материалов, рабсилы и пр. Больше писали, чертили, рассчитывали на бумаге. Когда же дело доходило до осуществления работ, дело затягивалось.
         И здесь, как везде, в работе было много недостатков, несмотря на хорошие силы.

Ленинградский Химико-Технологический Институт повышения квалификации инженеров. С 1938 г.

-243-
         С 1938 г. я перешёл на педагогическую работу в Ленинградский Химико-Технологический Институт повышения квалификации инженеров.
         Вследствие недостатка специалистов по Контрольно-Измерительным Приборам институт обратился ко мне – провести ряд лекций по КИП во Всесоюзной Конторе Рекуперации, а затем пригласил на должность зам. зав. кафедрой химаппаратуры и КИП и зав. курсами КИП для приезжающих инженеров.

((1936 - 1940 гг.) Ф. Р-2404, 685 ед.хр. (из них 202 ед.хр. по личному составу), 1936 - 1940 гг.; оп. 1 - 7.
 Образован приказом Главного управления учебных заведений Наркомата тяжелой промышленности СССР от 21 июня 1936 г., которому подчинялся до февраля 1939 г., затем перешёл в ведение Наркомата химической промышленности. Ликвидирован приказом Наркомата химической промышленности от 4 октября 1940 г.
 Приказы (1936 - 1940 гг.); распоряжения по учебной части (1939 - 1940 гг.), положение и протоколы заседаний методического бюро (1936 - 1938 гг.); протоколы производственных совещаний, заседаний кафедр; учебные программы; отчёты о работе института и факультетов; статистические сведения о численности слушателей; журналы учёта посещаемости занятий.
 Личные дела и карточки сотрудников; списки, анкеты слушателей. Ш.А.Б.)

         Институт помещался у Нарвских Ворот, в доме технической учёбы. Работа мне понравилась. Можно было работать без помех и проявлять свою инициативу. Я привлёк преподавателей и организовал курсы. Оршанский, Кремлёвский, Львов, Кусов, Корнилов читали лекции по разным дисциплинам: Пирометрия, расходомеры, электрические газоанализаторы, химические газоанализаторы, авторегулирование и т.д. Кроме того было до 40 преподавателей по другим предметам. Пользуясь своими знакомствами я приобрёл оборудование и организовал лаборатории КИП в институте. Зав. Кафедрой у меня был тогда Ал. Адольфович.

-244-
         Перед войной я ещё работал в Гипроспирте. Это был институт по проектированию спиртовых и сульфатно-целлюлозных заводов. Проектировались заводы по получению спирта из опилок. Опытный завод в Ленинграде существовал. Я занимался автоматизацией процессов и КИ приборами.

О моих путешествиях.

-245-
         Я считал, что при моей работе, по преимуществу сидячей и требующей напряжения всех умственных сил, необходимо заниматься физкультурой и, по возможности, ездил на велосипеде, катался на коньках, путешествовал, совершая большие переходы пешком. Одно время на «Кр. Тр.» на почве переутомления у меня развился туберкулёз, и для лечения было даже необходимо как можно больше двигаться на свежем воздухе. По этой же причине я даже поменял квартиру на менее удобную, но более солнечную.
Все мои записи и фотографии о путешествиях погибли в Ленинграде во время войны. Поэтому записываю, что помню. В годах возможны ошибки.

1921 год. Летом получил из института бесплатный Литер и поехал со своим институтским товарищем Ивановым в Евпаторию. Там у него жили родители.

-246-
         На Майнакском озере, около Евпатории находится большая грязелечебница. В этом озере я один раз купался. Вода – крепкий рассол. Можно лежать как на кровати – не утонешь. Пахнет бромом, йодом.
Дно озера покрыто чёрным илом – грязью. Через четверть часа купания у меня началось сердцебиение. Рассол действует сильно. Вылезаю. Если обсохнуть на солнце, то на коже остаётся белый налёт соли. Кроме этого озера, ничего особенного в Евпатории мне не встретилось.
         На замечательном песчаном пляже целые дни лежал на песке и купался в море. На берегу татарские мальчики продавали фрукты. Маленькие дыни – очень вкусные – 1-2 копейки штука, замечательные сливы – 10 коп. за «око» - это татарская мера веса в 3 фунта. Этим почти и питался.

1924 год. Единственный раз вместе с Валей (женой Валерией Сергеевной Селль-Бекман) поехали в Туапсе. Она поехала вперёд. Наняла комнату у персюков - торговцев Муртуз Али Оглы. Я хотел ехать далее по побережью, но Валя не любила перемены мест и мы всё время провели в Туапсе, довольно скучном городе в мазанке. Я лазал иногда на ближние невысокие горы и купался в море. Валя часто капризничала, ревновала и отдыха не получилось. Это был первый год нашего супружества, и тут особенно резко выявилось полное несходство наших характеров. Валю больше интересовали комфорт и обустроенность,  чем лазание по горам.

Ей хотелось спокойно отдыхать в одном месте. (Видимо тогда она уже была беременна. Ш.И.Я.). С той поры мы никуда вместе не ездили, хотя я старался её расшевелить и приглашал всегда на мои экскурсии.

-247-

1925 год. Ездил от общества туристов в Крым, по маршруту Севастополь, Байдерские ворота, Алупка, Ялта, Никитский ботанический сад, Гурзуф.

         В Севастополе осматривал панораму, музей обороны Севастополя, морской музей, Шекерман, развалины древнего Херсонеса с музеем.

В Алупке Воронцовский музей.

         В Ялте домик Чехова, Ливадию, музей во дворце Эмира Бухарского. Всей группой забирались на вершину Ай-Петри.

         Далее осматривали замечательный Никитский ботанический сад. В Гурзуфе были на Генуэзской крепости с туннелем. Осматривали дом Раевских, где жил Пушкин, и кипарис Пушкина.

Ездили в Бахчисарай, где осматривали Ханский Дворец и старую крепость Чуфут-Кале.

-248-

1926 год. Крым.
         Через несколько месяцев после знаменитого крымского землетрясения я прибыл, кажется в феврале, в санаторию «Марат» в Мисхоре в 4-х километрах от Алупки в сторону Ялты.
         Около нашей санатории дворец «Аир» Великого Князя Николая Николаевича, «Дюльбер» – Владимира Александровича, «Барбо» - посла Австро-Венгрии Крамаргка, «Харакс» - Вел. Кн. Георгия и др. многие носят следы землетрясения. Трещины в стенах. Все дворцы и парки открыты и доступны для обозрения. Никакой охраны не было и мы свободно шатались по пустым залам и по паркам. Мебель расхищена или вывезена. Только в Чаире – татарская сельскохозяйственная школа. Много следов разрушения. Знаменитая бронзовая группа Юсуповского дворца в море 1) Русалка и 2) Татарин передающие легенду о похищении молодой турчанки или татарки изрешечена пулями. Кувшин в руках девушки помят. На дорогах громадные глыбы камней из обвала во время землетрясения. Я очень много ходил по дворцовым

-249-
паркам и дворцам. Был опять в Алупке, во дворце Ай-Тодор, в Чаире, Дюльбере, Хараксе в Ласточкином Дворце, у которого башня развалилась. В Хараксе осматривали древние предметы и вазы, найденные там в время раскопок на месте древней греческой колонии. Осматривал маяк Ай-Тодор (Святой Фёдор) на скале.

 1927 год. Луга.
         Был в Луге на артполигоне на военном учебном сборе в качестве командующего тяжёлым Артдивизионом и на арткурсах усовершенствования комсостава Акукс.
         Совершили прогулку: Луга, Ройти, вокруг Черменецкого озера, Череменецкий монастырь. Были сутки в гостях у монахов (Монастырь взорван после войны).

-250-

1928 год.

         Совершил большое путешествие на Кавказ с туристами по маршруту: Владикавказ – Военно-Грузинская дорога – по Тереку вокруг Казбека, Трусовский перевал на высоте 3 км, селение Заромач, Цейский ледник, Цей. Военно-Осетинская дорога Мамиссонский перевал, курорт Шови, город Оше, ст. Сагхери, Чиатури – марганцевые рудники, Батум, Сухум, Новый Афон, Сочи, Туапсе, Ленинград.

         Прошёл пешком около 500 км и много верхом. Группа наша состояла из 6 человек. Приехали утром во Владикавказ, выкупались в холодном Тереке, жили 1 день, далее пошли пешком вверх по Тереку и по Дарьяльскому ущелью. Скала «Пронеси Господи», замок царицы Тамары на другом берегу. Русские укрепления. Станица Казбек. По дороге источники Нарзана. В дороге грузин, возивший вещи, стащил у меня макинтош. В деревне где ночевали – развязали рюкзак и утащили бритву и бельё.

-251-
         За ст. Казбек, где Терек отворачивает от В-Гр дороги, мы пошли вверх по течению дикими ущельями и тропами. В каждом селении старинные четырёхугольные башни-крепости. «Сохмы куриел» на тропах – источники нарзана. Во многих местах склоны гор покрыты снежно-белой или красной известью от стекающего и испаряющегося нарзана. В аулах – злые овчарки. Ехали верхом. Лошади идут, осторожно ощупывая ногами камни на опасных местах порой нависших над пропастями. На них можно положиться – не споткнутся.

         Ночевали в одном ауле, хозяева чуть не подрались, приглашая нас в свои сакли, и каждый уверял, что мы их гости. Но утром содрали за пищу очень высокую цену.

         Переехали верхом и с большим риском через Терек – неширокий здесь, но очень бурный. Перешли через Трусовский перевал, перерезав Главный Кавказский Хребет. Высота 3½ км. Поднимались целый день, держась иногда за хвосты лошадей. Уже на высоте 2-2½ км стали в ямах попадаться льды (дело было в середине лета)

-252-
наверху узкий гребень, шириною буквально с пол-аршина, с довольно крутыми скатами в обе стороны. Голые камни – галька. Пониже – сосны. Наверху сильный холодный ветер и снег. Быстро сбежали вниз. Через несколько (10) минут уже теплее. Ниже – альпийские луга с громадным количеством роскошных, необычайно ярких по окраске цветов. Часа через 3 мы уже были внизу на другой стороне. Виноград, абрикосы, 45° тепла.

         Через некоторое время прибыли в большое селение Зароман с турбазой. Переночевали. Пошли в селение и санаторию Цей.
         Прожили несколько дней – сходили на Цейский ледник 7 км длиной на высоте 2½ км над у.м. Солнце жарит, а на льду прохладно. Текут реки талой воды. На льду «мельницы» - громадные столбы изо льда, провалы и промоины. Лёд толщиной сотни метров. В конце лёд по типу – языка с грядами валунов.

-253-
Далее движемся по долине реки Рион вниз. Военно-Осетинская дорога. Мамиссонский перевал через Кавказский хребет. Прибыли в горный курорт Шови. Кругом великолепные леса пихты, бука, красного дерева. Старинный языческий храм из красного дерева с черепами жертвенных животных. Селение грузин. Сакля, священный очаг, кровная месть.

Шови – замечательное место. Далее через Они, населённый горскими евреями – грязная ужасная дыра – ничего не видел более мрачного. Люди нас обжуливали по каждому шагу (починка сапог, наём верховых лошадей).

         Далее переезд верхом через горы. Сагхри. Марганцевые прииски Чиатур, железная дорога – до Батума, жара до 60°С. При приближении к Батуму чувствуется прохлада и влажность моря.
Батум. На улицах растут пальмы, олеандры, бананы, эвкалипты. Замечательный ботанический сад на «Зелёном мысу», самый богатый, какой я видел. Растительность всего мира, рощи бамбука.

Имение Чаква – чайные плантации и чайная фабрика.

-254-
Теплоход Крым. Дельфины. Рассказ капитана.

Сухум – ботанический сад Худякова, дача великого князя. Эстонская колония.

         Моторная лодка – Новый Афон – монастырь. Аллеи кипарисов, гидростанция, сады.

         Монах на горе, ложки и кресты из пальмы. Автобус – Сочи. Железная дорога до Туапсе и далее в Ленинград.

1929 г. С группой в 6 человек туристов и с киноэкспедицией ездил в Карелию по маршруту: пароходом Ленинград – Нева, Ладожское озеро, Лодейное поле, Свирь, Онежское озеро, Петрозаводск. Дальше железной дорогой Петрозаводск - станция Шуя. Старинные Петровские металлургические заводы на озёрной руде (Конгозерск), река Суна, водопад Кивач. Гирвас, Подпорог. Видел сплав леса по Суне, заломы, работу сплавщиков. Царский павильон, мост, катание на 2-х брёвнах, озеро Тиворея, бело-розовый карельский мрамор в Тивдии. Озёра, речки, водопады, бараньи лбы. Кондопога.

-255-

Кондопожская гидростанция. Петрозаводск.

Это путешествие частично снимали, и оно фигурировало на экранах под названием «В стране лесов и озёр».

Ночью в железнодорожный вагон вошёл Киров с 1 сопровождающим и с собакой – охотился в Карелии, и вошёл в первый попавшийся вагон.

1929 г. Зима – Москва. Осмотр московских Теплоэлектростанций: Шатуры, Каширы, и текстильной фабрики - Трёхгорной Мануфактуры.

1930 год. Совершил туристский поход на Кавказ «По путям Таманской Армии» по маршруту: Новороссийск, Геленджик, Архип-Осиповка, Туапсе. Военизированный комсомольский поход – человек 100. Пески, пыль. Черепахи, крабы. Жизнь в станицах. Сбор ягод в садах.

-256-

1931 год. Ноябрь-декабрь – Ленинград – Баку. Осмотр крекинг заводов. Нефтепромыслов, ГРЭС.

1935 год. С Токарским (мужем сестры Леонтины) на велосипедах Ленинград – Валдай. По дороге осмотр Чудово - Крестцы. Новгород – Софийский Собор, памятник Тысячелетия России. Волхов, Мста, канал Аракчеева, Валдай, катание на озере, рыбная ловля. Монастырь, где жил патриарх Никон. На Валдае встретились сестра, племянницы. Прожил с ними 10 дней.

1937 год. Путешествие по Днепру. Киев. Владимирская горка и памятник Владимиру, Крещатик, Императорский дворец и парк, Софийский Собор, памятник Богдану Хмельницкому, Университет, ботанический сад, музей Шевченко, городской музей, Золотые ворота. Оперный театр – смотрел «Алеко». Киево-Печёрская Лавра, музей Муромец. Раки. Кости. Крепость Касий-Капотер тюрьма. В Киеве меня поразили красивые вновь построенные дома.

-257-

Запорожье. Город. Турбаза. Городской сад. Днепро-ГЭС. Плотина. Шлюз. Машинный зал. Отопигаз подстанция. Посёлок и дома американцев – строителей. Остров Хортица (Запорожская Сечь).
         Путешествие по Днепру на пароходе: Киев, Запорожье, Кременчуг, Триполье. Место захоронения Шевченко. Канев.

Херсон. Старинная крепость. Колодезь. Собор с могилой Потёмкина. Таврический художественный музей. Памятник Потёмкину скульптура Мартоса.

Краеведческий музей.

Пароход Херсон – Одесса.

Одесса. Одесская «лестница», Турбаза во дворце, кажется Потоцких (а может быть Потёмкина или Воронцова – забыл).

         На дворе валялась бронзовая статуя Суворова на коне, которая отлита была при царе – но осталась неустановленной. Сейчас как будто будут устанавливать.

         Купания. Аркадия. Побережье. Университет. Памятники Воронцову, Ришелье, Екатерине.

-258-
Морской музей. Роскошный городской оперный театр (копия Венского).

Городской сад культуры и отдыха, приморский бульвар.

Город производил в то время впечатление запущенного и заброшенного. Мало движения. Улицы заросли травой. Но море, тепло, цветущие белые акации.

Далее пароход Одесса – Севастополь. Опять осмотр Севастополя, Бахчисарай, Южное кладбище. Ялта, Ай-Петри. И автомобилем в Симферополь.

1938 год.

Алтай. Ленинград - Новосибирск, осмотр города. Красный проспект, в центре прекрасный оперный театр (недостроенное здание). Железнодорожный мост через Обь (другого нет) Бийск.Турбаза – 3 дня. Краеведческий музей. Бия. Городской сад. Пыль. Автобус Бийск - Ойрот-Тура (Горноалтайск с 48 г. Ш.А.Б.) - турбаза «Аскот» по чуйскому тракту

-259-
вдоль Катуни – 240 км.

         Аскот, горы, алтайские колхозы, река Катунь, мытьё рассыпного золота в Бутарах. Степь. Высокотравье. Художественная школа и художники Алтайцы – Ойроты. Курорт Чемал.

         (В нашей группе были 2 научных работника из Ставропольского медицинского института: Покровская Маргарита Петровна и доктор Иоф, работающие по чуме. Мы вместе ходили собирать блох из нор хорьков и других животных. В июне 1945 по радио передали, что профессор М.П. Покровская открыла новое лекарство от чумы и испытала его на себе).

(В нашей стране разработка живых вакцин против лёгочной чумы началась в 1934 году с получения в Ставропольском научно-исследовательском противочумном институте М. П. Покровской нового вакцинного штамма путем обработки культуры возбудителя чумы бактериофагами. После проверки вакцины на животных Покровская с сотрудником ввели себе подкожно по 500 миллионов микробов этой ослабленной культуры чумной палочки. Организм экспериментаторов резко среагировал на введение "инородных" микроорганизмов подъёмом температуры, ухудшением общего состояния, проявлением реакции на месте введения. Однако через трое суток все симптомы болезни исчезли. Получив, таким образом, "путевку в жизнь", вакцина стала успешно применяться при ликвидации вспышки чумы в Монголии. Ш.А.Б.)

         Поехали верхом через тайгу 250 км, через горы, мимо Каракольских озёр. По дороге жили в палатках. Сами готовили. Хозяйкой была Покровская. Я – старостой группы.

Ойроты, даже женщины, ездят верхом и курят как мужчины. Все почти больны трахомой. Травы в долинах много и почти вся не используется. Лошади – уничтожены или угнаны в Монголию. Жителей тоже много ушло.

-260-
         Приехали в селение и турбазу Артыбаш на Телецком озере в истоке реки Бии. Озеро большое, очень глубокое и холодное.

Глубина 500 м. температура воды всегда 4-5°С. Горы. Крутые дикие берега и скалы. Дикие леса и водопады.

         Прогулки по озеру на моторной лодке. Заповедник с маралами. Полевой лук на берегах. Ходили на золотые прииски в горы. Прожили в Артыбаше 6 дней. Назад поехали на плоту вниз по реке Бие 250 км. Река бурная, на ней 30 порогов. Плот 6 х 6 м с полом из досок. Управляют плотом 4 гребца вёслами и один лоцман.

Лоцман ошибся - на самом большом пороге Пыж мы наскочили на камни. Плот наполовину развалился, чудом не рассыпался, и мы остались на середине бурной реки на обломках.

         Вплавь 2 человека добрались до ближайшего колхоза в 4-х км. С трудом на канатах и лодках нас сняли с плота.

 -261-
Через 2 дня из Артыбаша пригнали новый плот, и мы поехали вниз.

Красивые дикие берега, скалы, горы. На реке холодно. Мёрзнем и лежим в спальных мешках. 1-го сентября пошёл уже снег. 2-го сентября прибыли в Бийск. Ехали на плоту 5 дней.

1939 год.

Решили с ребятами поехать

на велосипедах Ленинград – Москва - канал Волга – Москва. Нате– 9 лет, Ире - 14 лет. Поехали до Чудова на поезде, далее на велосипедах. Но сразу оказалось, что Нате это не по силе. Жара. По дороге напали слепни. Кусают ребятам ноги. Ночью кусают комары. Возникло опасение как бы не заболели малярией. Решили остановиться и поселиться в деревне. Около Новгорода свернули с шоссе. Доехали до реки Волхов и поселились в деревне Плотишно на берегу реки, где и прожили всё лето.

-262-

1940 год.

         Решил показать Ире Крым. Ей уже минуло 15 лет. Маршрут: Ленинград, Москва – сельскохозяйственная выставка, Красная площадь, Торговые ряды, собор Василия Блаженного, метро.

Бахчисарай. Дворец. Чуфут-Кале Кокозы. Крымский каньон. Табачные плантации. Сады. Ай-Петри. Алупка. Парк. Воронцовский дворец. Здесь Ира благодаря своей резвости повредила колено и долго не могла ходить, что лишило её возможности многое увидеть. Далее Мисхор. Ливадия. Ялта. Домик Чехова. Музей во дворце Эмира Бухарского. Порт. Никитский сад. Пароходом мимо Аю-дага, Артека и Гурзуфа в Алушту. Прожили в Алуште 6 дней. Далее автобус Алушта – Симферополь - осмотр города. Курск – осмотр города. Москва. Ленинград.

-263-

1941-43 годы. Ленинград. Мга. Шуя. Иваново. Куйбышев. Уфа. Златоуст. Челябинск. Омск. Новосибирск. Мариинск. Новосибирск. Шпонжа. Искитим. Кривощёково.

Где я учился.

Гражданские учебные заведения.

1)      2½ года. Частная учительница Григорьева;

2)      6 лет. Городское училище. 1902 – 1908 гг.;

3)      4 года. Художественная школа Штиглица. 1904-1908 гг.;

4)      2 года. Псков. Землемерные курсы. 1908-1910 гг.;

5)      3 года. Тверь. М.П. Орлов. Подготовка на аттестат зрелости. 1910-1913 гг.;

6)      Тверская Классическая гимназия – экзамен на аттестат зрелости. 1914 г.;

7)      2 года. Московский Университет. Юридический факультет. 1914-1916 гг.;

8)      5 лет. Ленинградский Электротехнический Институт. 1920-1925 гг.;

9)      ½ года. Курсы усовершенствования инженеров - теплотехников. 1928 г.;

10)   1 год. Ленинград. Воскресный Университет по литературе, живописи, скульптуре и музыке. 1937 – 38 гг.;

11)   Ленинградский Индустриальный институт. Сдал экзамены на звание кандидата технических наук. 1940 г.

-264-

Военные учебные заведения.

1)      1916 г. Третья Московская Школа Прапорщиков;

2)      1917 г. Ораниенбаумская офицерская Стрелковая Школа. Пулемётные курсы;

3)      1927 г. Луга Акукс. Арткурсы усовершенствования комсостава. Артполигон.

Моя болезнь.

-266-
         Летом 1943 г. всем работникам Хромзавода дали в Искитиме участки под картошку. Я был очень слаб после перенесённой болезни, но решил вместе с другими посадить картофель. Земли мне дали достаточно, но семян картофеля только 10 кг, но зато мелкого, как горох. Посадил его, и получил 3 громадных мешка, килограмм по 250-300.
         Картошку на поезде доставили на завод. Всех огородников послали разгружать платформу. Я чувствовал себя слабым, но председатель - завхоз Кербансхоз? потребовала, чтобы и я участвовал в разгрузке. Я хотя и боялся что не справлюсь, но всегда любил физическую работу и, не ожидая какой-либо серьёзной катастрофы (ну не хватит сил – скажу), подошёл к борту вагона. Мне свалили сверху довольно увесистый мешок на спину. Спина как-то согнулась вбок, укололо как будто обожгло огнём, мешок упал, я немного вначале обалдел и минут 10 не мог оправиться. Спина болела. Почему-то подумал, будто что-то повредил, и хорошо, что не сломал позвоночник. Мне казалось, что тогда должна была бы наступить мгновенная смерть.
Вот с этого и началось. Хотя врачи высказывали некоторые сомнения относительно этого «начала».

-267-
         Через часок всё прошло и я на тележке, хоть и с большим трудом, но дотащил свои мешки поодиночке до своего общежития.
         Месяца через 4 в спине иногда стали появляться боли, особенно во время и после плотной еды. Захватывало дыхание, не давало свободно дышать. Боли постепенно усиливались.
         Весной, кажется в марте – апреле 1944 г. я пошёл в поликлинику к своему участковому врачу Горпинченко. Та ничего не поняла, но послала сделать анализы. РОЭ – реакция осаждения эритроцитов – оказалась 350 вместо 10, что указывало на какой-то воспалительный процесс. Послала в город в первый психиатрический диспансер – там нашли, что со стороны нервов - всё в порядке.
         Прошло ещё несколько месяцев. Боли усилились настолько, что иногда трудно было работать. После дня отдыха и продолжительного лежания было много легче. Просил опять Горпинченко посмотреть меня, установить мою болезнь и оказать помощь, потому что чувствовал что у меня что-то серьёзное. Она заявила что

-268-
ничего серьёзного не может быть, и можно было понять, что по её мнению это симуляция. «Но почему же РОЭ ненормально высока?». «Это бывает часто и на это мы не обращаем внимания». «Но я испытываю большие боли и подозреваю что у меня перелом или трещина кости (может быть, ребра в спине)». «Вряд ли, но сходите тогда к хирургу». Пошёл к хирургу. В 10 секунд она осмотрела меня, и заявила что «по моей части всё в порядке». Произошла довольно неприятная сцена. Я сказал: «Как же это возможно? Меня посылают от одного врача к другому и все находят меня здоровым. Я не могу получить ни правильного диагноза, ни помощи, а между тем я то знаю, что у меня какая-то серьёзная болезнь, и вернее всего что-то с костями спины». «Вы меня не учите. Освободите кабинет. Мне нет времени слушать ваши глупости». Опять к Горпинченко. «У меня сильные боли, нет возможности работать. Дайте хоть отдохнуть и отлежаться несколько дней или дайте справку заводу о необходимости отпуска. Я

-269-
два года не имел отпуска». Не могу. У вас ничего нет.
         Через некоторое время прихожу опять. РОЭ 50 мм/час. Горпинченко говорит: «Если хотите, могу показать вас нашему консультанту – доценту института. Будет сегодня вечером. Я же ничего у вас не нахожу. Но лучше лечитесь у частного врача. Есть несколько хороших».

         Вечером после 4-х часов ожидания попал к этому консультанту. Она посмотрела и нашла «радикулит» т.е. воспаление нервных корешков в спине – нужно лечиться в физиолечебнице. Пошёл в нервно-психиатрический диспансер, оттуда направили в физиолечебницу. Там осмотрели – подтвердили: теперь радикулит, взяли 65 руб. и прописали диатермию, гальванизацию и массаж позвоночника.

         Как оказалось потом, это были самые лучшие средства для ухудшения моей болезни. Массаж, прогревание да и ходьба в лечебницу за 4 км – оказались совершенно недопустимы. Но я безропотно ходил зимой в 6-10 часов, делая по 8 км пешком с палкой, скользил, падал, но добирался и принял по 8 процедур, а было назначено

-270-
всего 24 процедуры. Я ясно чувствовал, что дело стало ухудшаться ускоренным темпом. Скоро не стало сил добираться до лечебницы от слабости и от боли. Пришлось бросить.
         С осени 1945 г. сидеть на работе стало пыткой. Спасался прижимаясь спиной к горячим батареям парового отопления - 150°С. Но когда выключалось отопление на заводе – не находил себе места. Ночью не спал и лежал с грелкой. В начале декабря уже совершенно замучился. Вставал утром и одевался часа 2. Появились страшные боли. Рук не поднять, не наклониться да и вообще, при перемене положения из лежачего в стоячее – адские боли. Часто стал опаздывать на службу. Наконец насилу добрёл до поликлиники. Прошу Горпинченко дать бюллетень или дать заключение о необходимости отпуска т.к. не могу работать, пропускаю. Меня дирекция просила получить такую справку. «Ничего не могу дать. Сходите в город, получите справку в Нервно-психиатрическом диспансере что у вас радикулит, а потом подайте нам в комиссию». «Но я не могу никуда пойти, кроме того у вас есть в истории болезни заключение консультанта». «Я ничем помочь не могу – делайте как говорю, если хотите». «Но это жестоко, вы поступаете как бессердечный человек, как живодёр». «Мы здесь живодерята, ищите живодёров в другом месте. Я поступаю по

-271-
инструкциям». Я дополз домой. Слёг 30 декабря 1944 года и более не вставал. Но ведь нужно всё-таки определить свою болезнь. Посылаю дочь в поликлинику за квартирной помощью. На следующий день приходит Горпинченко взволнованная и злая. «Как вам не стыдно меня вызывать, инженер Селль-Бекман, вы человек интеллигентный, я вам сказала что ничего сделать не могу и вам бюллетеня не дам». «Но что же мне делать? Я удивляюсь, где ваша служебная этика и просто человеческая совесть!?». Вскочила и ушла возмущённая.

         Что же теперь делать? Попадёшь под суд за прогул. Не могу и двинуться. Боли адские, так что зубы стучат. Иногда по несколько часов не могу сдержать стонов. Спину сжёг. Грелка неисправная, пробка не держит. Всю ночь лежу на правом боку и держу грелку рукой на спине. Засну – обливаюсь. В квартире иногда 8°С и мокрому лежать очень плохо. Через каждые 2 часа меняю воду. Бужу жену – она ставит воду; когда вскипит – бужу второй раз, чтобы снять и налить. Смерть кажется великим благом.

         Но что же делать? Помимо Горпинченко бюллетеня не получить. А что если вдруг всё пройдет, тогда ведь я должен попасть прямо под суд!?. Посылаю несколько писем к зав. поликлиникой с просьбой прислать знающего врача для ока-

-272-
зания помощи, т.к. Горпинченко – не может. Через несколько дней приходит врач Воробьёва, т.к. Горпинченко отказывается и грозит подать на меня в суд. Воробьёва пришла, нашла плеврит, прописала сульфазин, дала бюллетень на 2 дня. Обещала ещё придти, но уже не пришла – не её участок.

         Лежу дней 10, пишу директору поликлиники – ничего. Наконец обратился «частным образом» к другому врачу поликлиники. «Частный образ» помог. Этой женщине - врачу Валя дала кольцо с бирюзой, и она оформила бюллетень на 20 дней и дала направление в Клиническую больницу с диагнозом «нефрит» - воспаление почек. Завод дал лошадь и я, кажется 27 января, как мёртвое тело был перевезён в больницу. Был уверен что оттуда предстоит только один путь – на кладбище. Приняли там хорошо. Уложили в четырёхместную палату. Заведующая терапевтическим отделением – не могла определить болезнь, т.к. я указывал на радикулит. Вызвали невропатолога - мужчину. Тот как взглянул на спину, так сразу и говорит: «у него нет радикулита, выраженный спондилит, смотрите ведь позвонок выпирает». Удивляюсь, что меня десяток раз осматривали и даже непосредственно перед этим 3 врача, и ничего не заметили, а ведь внима-

-273-
ние было сосредоточено на этом месте, т.к. боли были именно там. Началась история со снимком. Нет рентгеновских плёнок, не можете ли сами достать? Наконец через 10 дней нашли плёнку, сняли. Разрушены 2 грудных позвонка - 10 и 11-й. Нужно лежать в гипсе на жёсткой кровати, не двигаться. В больнице этих условий нет, нужно в специальную больницу по костному туберкулёзу.

                Ходатайствует Главный Инженер хромзавода, ходатайствуют жена, врач, зав. отделением. Получено распоряжение нач. горздрава перевести в 18-ю туббольницу, но больница не принимает – нет мест.

         Лежу на мягкой кровати, встаю, хожу в уборную. Уход внимательный. Зав. Отделением Гуляева – очень хороша. Наконец 7/IV 45 г. переводят в 18 больницу. Тут тоже мне хорошо. Режим уже строже и соответствует болезни. Очень внимательна, добра, добросовестна зав. Костным отделением доктор Раиса Афонасьевна Брюханова. Боли у меня прошли уже в той больнице. Сейчас уверовал даже в возможность излечения.

Сегодня 9-е мая 1945 г. – необычайное торжество и ликование. Капитуляция Германии. Радуются, целуются на улицах. Все необычайно счастливы. Конец войны.
Знает ли тысячная часть ликующих, что ожидает впереди? А впереди – Япония, необходимость договориться с союзниками, с капиталистическим миром.

         Как нелепо всё. Немного больше знания, добросовестности, внимания со стороны первых врачей и вовремя поставленный диагноз могли бы изменить всё дело. Сейчас я неисправимый калека.

       (Ему так и не удалось встать с постели. Тяжело проболев 8 лет, он умер в Ленинграде, на 59-м году жизни. Жена пережила его на 20 лет. Ш.И.Я.)

Напоследок.
 

-275-

…Вот пишу уже 2 месяца. Благодаря нелепому случаю моё, казалось бы, богатырское здоровье за последние 3½ года было совершенно подорвано, а теперь появился этот туберкулёз позвоночника. Чем это кончится? Врачи уверяют, что нужно полежать несколько месяцев и всё пройдёт, но если дело даже безнадёжно, врач всё равно должен был бы сказать то же…

         Времени у меня достаточно. Читать надоело. Поэтому решил попытаться выполнить своё давнишнее намерение, кратко описать свою жизнь. Может быть сейчас моим детям эти записки не интересны, но позднее, достигнув зрелого

 -276-
возраста – они, возможно, их лучше оценят.
Эти записки не могут представлять художественной ценности. Для этого нужно затратить слишком много труда и времени. В условиях, когда над ухом ревёт репродуктор, когда в палате режутся в карты или в шашки пять сопалатников или беспрерывно трещат кто во что горазд, когда непрерывно ноет спина, а голова болит так, что кажется готова лопнуть, можно писать только так как это приходит в голову, не заботясь о красоте слога.
         Но записки эти могут послужить канвой и материалом для художественной обработки. 

Некоторые фотографии.

		Сёстры Леонтина и Арманда

Главные даты жизни, послужной список, проекты, изобретения и научные труды.

Инженера и научного работника Селль-Бекмана Яна Яновича.

-1-

         Родился я 22 декабря 1892 года в гор. Нарве, в местности Кренгольм, в семье рабочего Кренгольмской Мануфактуры. Родители – бывшие безземельные крестьяне.
В 1907 г. окончил Нарвское городское 4-классное Училище.
В 1910 г. окончил землемерные курсы при Псковском землемерном Училище.
В 1910-1916 годах работал землемером землеустроителем в Тверской губернии. Одновременно занимался самообразованием и в 1913 году сдал экстерном на аттестат зрелости при Тверской Классической гимназии.
В 1913-1916 г. одновременно со службой учился на Юридическом факультете Московского Государственного Университета.
1916-1917 г. – военная служба. В это время окончил в 1916 году III Московскую школу Прапорщиков и в 1917 г. – офицерскую стрелковую школу в Ораниенбауме.
В 1918 году работал заведующим Отделом Контроля Комиссариата Продовольствия Петроградского Районо.
В 1919 – 1920 гг. работал землемером-землеустроителем в Тверской губернии.
В 1920-1925 гг. учился в Ленинграде в Электротехническом институте имени Ульянова (Ленина) и окончил в 1925 г. со званием Инженера Электрика по центральным электрическим станциям.

-2-

В 1928 г. окончил Институт усовершенствования инженеров-теплотехников.
В 1921-1931 гг. работал инженером на резиновом заводе «Красный Треугольник» в Ленинграде.
В 1931-1932 гг. занимался на опытном заводе литера А проектированием заводов синтетического каучука.
В 1931-1941 гг. работал в Ленинграде в качестве научного сотрудника в ряде научно-исследовательских институтов: в научно-исследовательском институте Энергетики и Электрификации; в Центральном Котлотурбинном Институте, в
1937-1941 гг. в Ленинградском Химико-Технологическом Институте повышения квалификации инженеров в качестве преподавателя и зав кафедрой химаппаратуры и контрольно-измерительных приборов.
         Имею около 20 печатных работ и книг, ряд изобретений и авторских свидетельств.
Из иностранных языков понимаю и читаю на латинском, французском, английском, немецком языках (иногда прибегая к словарю).
Эстонский литературный язык понимаю свободно, но владею не настолько, чтобы можно было на нём писать литературные произведения. Сдал экзамен на Кандидата Технических Наук в 1940 г.
         Работал в течение 1942-1945 гг. на новосибирском хромзаводе, в должности главного энергетика и зам гл. механика. С 1945 г. – болен и лежу в больнице. Работал в течение 1925 – 1945 гг.
         Работа моя была весьма разнообразна, главным образом в области теплотехники и энергетики, контрольно-измерительных приборов и тепло-энергетического хозяйства в следующих отраслях народного хозяйства: в резиновой промышленности, нефтяной, приборостроения, химической, гидролизной и др. Работал в области производства, научно-исследовательских работ, производства новых установок и т.д. по замене своих паровых ТЭЦ.

1)      Проект тепловой электростанции на Красном Треугольнике 1921-1927 гг.

2)      Разработал метод исследования тепловой аппаратуры в ряде промыслов 1921-1930 гг. на заводе «Кр. Тр.».

3)      Разработал метод учёта мощности паровых машин по приборам для учёта тн дусе завод.

4)      Разработал приборы для учёта производительности вырубных прессов. Всё это в качестве начальника специально созданного на «Кр.Тр.» Энергобюро.

5)      В тресте «Оргэнерго» разработал ряд приборов, наладил производство тонометров, гальванометров, поясов Шмидта.

6)      Руководил рационализацией технологии и энергетики резинового производства в тресте «Оргхим».

-3-

7)      Совместно с известным изобретателем - профессором Б.В. Бызовым в 1931 г. разработал проект завода синтетического каучука из нефти, производительностью 10 000 тонн в год.

8)      Совместно с проф. Орловым - проект крекинг-установки для крекирования Бордосских сапропелитов.

9)      В 1932 г. в НИИЭЭ – разработал монографию «Энергетика резинового производства».

10)   В 1937 г. совместно с проф. Рамзиным в ЦКТИ разработал предохранители для котла высокого давления для Московской ТЭЦ высокого давления.

11)   В 1938 г. в ЦКТИ разработал проект Регулятора высокой точности для испытательной установки военно-морского ведомства.

12)   В 1938-1940 гг. в ЛХТИ на курсах повышения квалификации ИТР вёл дела зав кафедрой КМ и КИП (контролирующие механизмы и контрольно-измерительные приборы). Одновременно был преподавателем КИП. Термометров, расходомеров, авторегулирования, газоанализаторов, автоматизации.

Заведовал лабораторией КИП и был зав курсами по усовершенствованию инженеров энергетиков и электриков.

13)   Проект сигнализатора выдувки лигнина из автоклавов для гидролиза древесины. В Гипроспирте.

14)   Проект теплового и электрического контроля для заводов гидролизного спирта.

Мои книги и статьи.

1)      1929 г. что должен знать рабочий резинщик о вулканизации резиновых изделий. ГИЗа, 140 стр. Шифр в РНБ: 32-10/1623.

2)      Практика вулканизации. Учебник для техникумов и ВУЗов, 1934 г. 250 стр. Шифр в РНБ: 34-4/1346.

3)      Вулканизация – учебник по техминимуму – Госхимиздат, Гостехиздат 1936 г., 260 стр. (2 издания). Шифр в РНБ: 36-4/512.

4)      Энергетика резиновой промышленности – монография - в трудах НИИЭЭ – 10 печ. авт. листов, 1932 г.

5)      Проект регулировки температуры и давления, труды ЦКТИ 1938 г.

6)      Заметка «Советское приборостроение», труды 1937 г. изв ЦКТИ №2 - 1937 г.

7)      Учёт мощности паровых машин журнал «Предприятие» №7 1929 г.

8)      Таблицы и номограммы для св использования тепла в турбинах. Журнал «Тепло и Сила» №6 1932 г.

9)      Ремонт автомобильных покрышек. Перевод с английского, редактирование.

10)   Журнал «Резиновая Промышленность». «Резиновый привод» и др.

11)   Высокочувствительный регулятор температуры и давления. Труды ЦКТИ. 1937 г.

12)   Номограмма для подсчёта скоростей вулканизации. 1930 г.

13)   Брошюра «Электричество». Новосиб ГИЗ, 1948 г. Шифр в РНБ: Фз02Г-4/197.

Ссылки:

Тверская усадьба http://www.akra-city.ru/tverskaya_usadiba/usadyba06.htm
Генеалогия, перепись 1710 г. http://www.genealogia.ru/perepis/list.html
Шаляпин «Страницы моей жизни» http://www.gramotey.com/?open_file=1269093003
Общественно-исторический клуб «Белая Россия» http://www.belrussia.ru/
История СПБГТИ http://www1.lti-gti.ru/museum/person.htm
ВНИИ Синтетического Каучука http://www.citywalls.ru/house9815.html?s=afodbruvekfc8btrck3pa3jqf4
Петров А.В. Город Нарва: Его прошлое и достопримечательности в связи с историей упрочения русскаго господства на Балтийском побережье. 1223-1900. Спб., 1901. http://www.rusarch.ru/petrov1.htm
Вся Нарва фото http://foto.seti.ee/index.php

Применённые термины и сокращения:

Десятина (мера площади) - единица площади в России до 1918 года, равная 1,0925 гектара.
Верста́ — русская единица измерения расстояния, равная пятистам саженям или 1 066,781 метров (что соответствует 3500 футам). Упоминается в литературных источниках с XI века, в XVII веке окончательно сменила использование термина «поприще» в этом значении.
Величина версты неоднократно менялась в зависимости от числа сажен, входивших в неё (от 500 до 750), и величины сажени. Были версты: путевая - ею измеряли расстояния (пути) - и межевая - ею меряли земельные участки. Словарь Брокгауза и Ефрона упоминает «старую русскую версту» в 656 сажен и другую в 875 сажен; более древний же метрологический справочник знает «старую версту… въ 700 саж[енъ] своего времени, а ещё старее въ 1000». (Надо полагать, оба источника говорят об одном и том же, только Брокгауз-Ефрон перевел всё в позднейшие 48-вершковые сажени, тогда как исходно речь шла про 700 45-вершковых и 1000 42-вершковых саженях.)

Уложением Алексея Михайловича 1649 года была установлена верста в 1 тыс. сажен. Наряду с ней в XVIII веке стала использоваться и путевая верста в 500 сажен.

Ш.И.Я. – примечание Селль-Бекман/Шелагиной Ирины Яновны – дочери автора.
Ш.А.Б. – примечание Шелагина Алексея Борисовича – внука автора.